Тереза взглянула на Исама – волосы убраны под бобровую шапку, удачно оттеняющую его зеленые глаза, – и сама себе удивилась: разглядывает его, вместо того чтобы отвечать, а потому быстро-быстро заговорила. О том, как она оказалась в Вюрцбурге и на судне, девушка умолчала, рассказала лишь о детстве и бегстве из Константинополя. Да Исам ее особенно и не слушал, беспрестанно оглядываясь по сторонам, точно загнанный зверь.
– Беспокойная у тебя жизнь, – рассеянно произнес он, когда Тереза закончила.
И вдруг Исам бросился к ней и резко толкнул на землю – девушка не успела даже вскрикнуть, лишь услышала свист стрел и почувствовала удар в висок. Исам подал сигнал тревоги, но несколько человек уже были сражены. Он поднялся, насколько мог, и приготовил лук, однако новый смертоносный шквал заставил его пригнуться. Юноша видел, что, падая, Тереза ударилась головой, – теперь она была без сознания. Вокруг раздавались крики раненых.
Исам попросил прикрыть его, и, когда все одновременно выстрелили, схватил Терезу на руки и со всех ног бросился к судну. Павел и Алкуин подняли ее на борт, остальные карабкались, кто как мог. Потом все дружно налегли на весла, и судно, похожее на огромное решето, медленно стронулось с места, но постепенно набрало ход и под градом стрел двинулось вверх по реке.
23
Благодаря неимоверным усилиям гребцов, злосчастное судно все-таки добралось до порта Вюрцбург, неуклюже обогнуло пирс и, пару раз сильно качнувшись, проскребло брюхом по дну неподалеку от пристани. Сразу же целая толпа крестьян бросилась в воду, чтобы помочь снять его с мели.
Исам, стоя на носу, руководил действиями команды и добровольных помощников, которые толкали судно сзади. Когда же оно наконец пришвартовалось, ликующие крики заглушили приветственный звон колоколов.
Мало-помалу ручеек стекавшихся к причалу оголодавших людей, готовых убить любого за кусок хлеба, превратился в бушующую реку. Люди скапливались на берегу, стараясь занять место повыше, мальчишки залезали на деревья, а старики ругали тех, кто бесцеремонно сгонял их. Кое-кто пел от радости, и все благодарили Господа. Казалось, горестные и голодные дни наконец-то ушли в прошлое.
Какой-то парень слишком близко подошел к выгруженной провизии, но один из гребцов тут же оттолкнул его; другой паренек засмеялся над приятелем и немедленно получил от него камнем в бок. Вскоре прибыли воины Уилфреда. Люди расступались, давая им пройти, лишь кто-то громко выругался, но, будучи замечен, спешно ретировался.
Люди графа, грубо расталкивая собравшихся, освободили дорогу от причала до телег, охраняемых лучниками. Вскоре появился Уилфред в своей повозке, запряженной собаками.
– Слушайте меня внимательно, свора голодающих! – крикнул он. – Кто дотронется до зерна, будет немедленно казнен. Зерно отвезут в королевские амбары, проверят и только потом начнут раздавать, а потому отойдите и не мешайте людям делать свое дело.
Кое-кому из присутствующих слова графа не понравились, однако после первого же выгруженного на берег мешка с зерном страсти потихоньку улеглись.
Уилфред стегнул собак, повозка двинулась, и люди отошли еще дальше, словно этот получеловек одним взглядом мог решить судьбу каждого из них.
У мостков Уилфред приказал двум своим людям перенести себя на борт и в мгновение ока буквально взлетел на палубу. Слушая рассказ о путешествии и осматривая провизию, он заметил в стороне двух священников, которые хлопотали вокруг какой-то девушки. Затем он поинтересовался ранеными и велел слугам заняться ими. Исам подошел к нему чуть ли не последним. Он и не подозревал, что граф Вюрцбурга – калека.
– Наконец-то мы в Вюрцбурге,
– Без изменений? – спросил Павел Диакон.
– Боюсь, что да. Давайте снесем ее на берег, наверное, семья уже ждет ее.
– Она из Вюрцбурга?
– Тереза – девушка скрытная и никогда мне об этом не говорила, но я уверен, что она была ученицей в здешней пергаментной мастерской.
– Если она ничего не говорила, как вы можете быть уверены?
Алкуин снисходительно взглянул на собеседника и указал на висевший на плече девушки мешок.
– Думаю, вы тоже заметили, что он несколько необычен – сделан из обрезков тонкой, светлой и мягкой кожи. На ощупь это пергамент, слегка испорченный, но, без сомнения, пергамент. Да и сшит он так, как обычно сшивают друг с другом тетради кодексов.
– Ну и что? – Павел ничего не понимал.
– Мешки, которые продают на рынках, больше по размеру и сделаны из грубой, более прочной кожи, а такой изящный может быть лишь у человека, работающего в пергаментной мастерской, и Вюрцбург – единственное во всей области место, где такая мастерская есть.
– Но это ничего не доказывает – мешок мог принадлежать ее отцу или быть подарен ей кавалером, она могла его найти или того хуже – украсть, – возразил Павел.
В этот момент мимо них прошли Исам и люди, которые несли Уилфреда.