Скриба

Затем факел осветил узкий коридор, по которому животных вели на заклание. В глубине его они различили темную скорченную фигуру, закованную в цепи и похожую на попавшего в капкан зверя. Когда они приблизились, Тереза поняла, что несчастный справлял нужду тут же. Алкуин, казалось, ничего не замечал и, подойдя к осужденному почти вплотную, тихо поздоровался. Боров не ответил.

– Ты не должен меня бояться! – Алкуин протянул ему взятое на кухне яблоко.

Боров продолжал молчать, лишь глаза поблескивали в свете пламени. Алкуин заметил у него на голове две раны, несомненно, от ударов камнями.

– Как ты себя чувствуешь? Тебе что-нибудь нужно? – пытался разговорить его Алкуин.

Дурачок, явно напуганный, сжался еще сильнее.

Алкуин поднес факел, чтобы получше рассмотреть раны, и вдруг Боров подскочил к нему, пытаясь ударить, однако Алкуин успел отодвинуться, и цепи помешали преступнику дотянуться до него.

– Нам лучше уйти, – сказала Тереза.

Не обращая на нее внимания, Алкуин опять поднес факел и на сей раз заставил Борова отступить, чем окончательно перепугал его.

– Успокойся, никто не собирается причинять тебе вред. Откуда у тебя это?

Осужденный словно онемел.

– Хочешь есть? – Алкуин обтер яблоко и положил на пол рядом с Боровом.

Тот несколько секунд колебался, потом скрюченными пальцами с трудом поднял его и быстро спрятал.

– Ты боишься отвечать? Не хочешь разговаривать?

– Не думаю, что он будет с вами разговаривать, – вдруг произнес подошедший сзади караульный.

Тереза и Алкуин удивленно взглянули на него.

– Не будет? А почему вы так уверены? – с вызовом спросил Алкуин.

– Потому что неделю назад ему отрезали язык.

*****

Назад Алкуин шел с низко опущенной головой и еле-еле, будто к ногам у него были привязаны булыжники. Впервые Тереза слышала, как он ругался. У входа в епископский дворец они увидели Лотария, беседующего с богато одетой женщиной. Алкуин хотел подойти, но епископ жестом попросил его подождать. Вскоре он распрощался с собеседницей и подошел сам.

– Что привело вас сюда? И разве вы не видите, с кем я разговариваю?

Алкуин склонился и поцеловал кольцо на руке епископа.

– Простите мое невежество. Я не подумал, что могу помешать важной беседе.

– В следующий раз думайте и ждите, сколько нужно, а то я не успел обсудить все, что хотел, с этой дамой, – проворчал епископ.

– Мне очень жаль, но я должен срочно поговорить с вашим преосвященством, а здесь не самое подходящее место, – извиняющимся тоном произнес Алкуин. – Кстати, может быть, вы просветите меня и объясните, зачем на площади роют яму?

– У вас будет возможность это узнать, – улыбнулся Лотарий. – Думаю, вы голодны, поэтому давайте поедим и заодно поговорим о том, что вы собирались мне сообщить.

Алкуин простился с Терезой, договорившись встретиться с ней позже на кухне. Придя в трапезную, он поразился обилию стоявшей на столе еды.

– Будьте добры, проходите и располагайтесь, – пригласил епископ. Алкуин сел рядом с ним и поприветствовал других присутствующих. – Обычно вы едите немного, но сегодня, надеюсь, нагуляли аппетит, так как стол нынче отменный. Голова барашка чудо как хороша, а от одного взгляда на эти птичьи шейки прямо слюнки текут.

– Вам известно, ваше преосвященство, что я весьма умерен в еде.

– Да, и это заметно, вы похожи на червяка! Взгляните на меня – крепкий, упитанный, и если уж мне суждено заболеть, так точно не от голода.

С этими словами епископ встал, благословил трапезу и вместе с приглашенными прочитал молитву. После этого он руками разорвал на куски баранью голову и раздал мясо своим приближенным, не умолкая ни на минуту.

– Это очень вкусно, Алкуин, вы даже не представляете, какого удовольствия себя лишаете – нежные слойки, пирожки с олениной, сыр с орехами, сладкий турецкий горох с айвой. Уверен, в своей Нортумбрии вы не пробовали ничего подобного.

– А я уверен, вам известно, что устав ордена бенедиктинцев запрещает подобное обжорство.

– Ну конечно, устав ордена бенедиктинцев! Молись и умри от голода… К счастью, мы не у вас в монастыре, – рассмеялся Лотарий и взял себе еще кусок баранины.

Алкуин удивленно поднял брови, но промолчал. Положив себе немного турецкого гороха и овощей, он оглядел собравшихся. Напротив капеллан Амброзий, как всегда, со зверским видом поглощал голубей. Справа, за многочисленными яствами, он заметил учителя философии и теологии, который жевал так громко, что заглушал разговоры сидящих рядом. Чуть дальше двое почти беззубых стариков с выцветшими глазами отбирали друг у друга последний кусок слоеного пирога.

Епископ бросил остатки со своего блюда собаке, в нетерпении ожидавшей подачки, и положил себе новые кушанья.

– Скажите, – он вдруг оторвался от еды, – а что это за срочное дело, о котором вы упоминали?

– Речь идет о Борове.

– Ах, опять о нем! И что на сей раз?

– Мне хотелось бы поговорить об этом наедине.