Скрипач (СИ)

- Что тебе нужно было? – спросил Ришаль и криво ухмыльнулся, – Знаешь, что тебе нужно было? Ты всегда был горд. Ты возомнил о себе слишком многое. Ты думал, что ты совершаешь нужное дело, когда треплешь струны на этой старой консервной банке. Нет. Ни один человек, слушая тебя, не загорается никаким чувством, кроме, может быть, зависти к твоему богатству. Ты – ничто. Ты просто убийца, безумец и ничто более.

Ганс отвернулся, не отрываясь от скрипки. Юноша закрыл глаза, пытаясь представить летнюю грозу. Он чувствовал, как душно становится вокруг, как природа будто бы сжимается в ожидании бури. Он представлял, как дрожат листья на деревьях, колыхаемые тихим ветром. Он ясно видел, как приближается плывущая по небосводу огромная грозовая туча, застилающая своим полотном целое небо.

- Ты убийца! Безумец! Убийца! И ничто более! – кричал Ришаль.

И Ганс даже сквозь закрытые веки видел его фигуру. Режиссер продолжал говорить. Он повторял одно и то же, путал слова, кричал, потом неожиданно переходил на шепот. Он пытался выудить самые сокровенные тайны из сердца юноши и раздавить, растоптать все, что было для него некогда дорого.

Ганс изо всех сил старался погрузиться в музыку. Мелодия захватывала его и на некоторое время помогала не слышать настойчивого голоса режиссера, подкрепляемого хором других голосов. От этой какофонии разрывалась голова. Ганс не мог долгое время сосредотачиваться на каком-то определенном голосе, но отчетливо слышал обрывки фраз: «… за что?», «… убийца!», «… не починить», «…безумец».

Голоса сплетались, соединялись в один общий хор, в котором нельзя было слышать единства, в котором нельзя было выделить что-то конкретное. Этот хор звучал, словно шум моря, в голове юноши и невозможно было разделить это пугающее единство.

Сквозь разбитые стекла в рубку начали проникать первые лучи солнечного света. Ганс продолжал играть. С наступлением утра голоса понемногу стали стихать. Образ Ришаля растворился вместе с уходом темноты. Обессилев после бессонной ночи, Ганс прислонился спиной к стене, крепко прижав к груди скрипку и смотрел сквозь небольшой иллюминатор, как медленно поднимается над рекой солнце, освещая знакомые трубы, дома, крыши…

Потом взгляд юноши пал на рюкзак. Будто бы ухватив какую-то призрачно скользнувшую в сознании мысль, Ганс ползком добрался до рюкзака и раскрыл его. На дне дорожной сумки юноша обнаружил часть денег, взятых им, неизвестно для чего, из Парижа. Теперь скрипач знал наверняка: чтобы забыть часть прошлого, ему надо было избавиться от этих денег.

Первым порывом юноши было – утопить рюкзак в реке, но чуть погодя, он подумал, что эти деньги могут принести пользу кому-нибудь другому, если не принесли пользы скрипачу.

Подняв с пола футляр, Ганс перевернул его и заметил, что по крышке растянулась тонкая трещина. Не придавая этому особого значения, Ганс сложил скрипку, протер глаза, закинул рюкзак за спину, поднял застегнутый футляр и направился к выходу. Цепляясь за борта, юноша выбрался с баржи и спрыгнул на землю. Прежде чем направиться туда, куда задумал Ганс, юноша решил заглянуть все же на старый чердак.

Поежившись от холодного утреннего воздуха, Ганс обернулся на право и, продолжая идти рядом с рекой, наблюдал за тем, как медленно разлетается клочками туман над водой.

Знакомые улочки вереницей разбегались от старой пристани. Ганс оглянулся ещё раз на высокие заводские трубы, после чего свернул направо и углубился в городские поселения.

Ганс шел мимо главной площади, а люди спешили мимо юноши, мало обращая внимания на незнакомого бедняка. У каждого из прохожих были свои мысли, свои цели, свои желания. Ганс первый раз остро почувствовал пропасть, распахнувшуюся за прожитые годы между ним и людьми. Ему было страшно находиться теперь среди толпы. Юноше казалось, будто бы он слышит мысли каждого, кто проходит по улице.

Вот, например, мужчина, одетый в идеально сидящий темно-серый костюм, спешно шел по улице, время от времени глядя на циферблат часов. Подмышкой он держал небольшую папку, по-видимому с документами. Но спешил и опаздывал он не на важную для его службы встречу. Ему обязательно надо было успеть в гости к своей престарелой матери до того, как к ней придет подруга. Но, судя по тому, как быстро и судорожно билось его сердце, время уже вышло. Ганс слышал, как тяжело дышит этот запыхавшийся от долгой и быстрой ходьбы человек, как разливается кровь по его жилам. Для юноши этот незнакомец был скорее не человеком, а некоей материей, сплетенной из сотни разных оттенков звучания.