Скрипач (СИ)

О боже, сколько же раз клял он себя за то, что решил уйти из дома, сколько раз хотел вернуться, чтобы повидаться с матерью и старушкой-горничной, сколько раз хотел отворить вновь скрипучую входную дверь своего родного дома, прогуляться в яблоневом саду, услышать кваканье лягушек у реки, громкий крик кучера… Но все это было теперь слишком далеко. Слишком далеко позади. Ганс сомневался. Он не знал, чего просит теперь его душа, слишком уставшая от пережитых невзгод и лишений, просившая покоя и умиротворения, которое невозможно было найти.

Собрав в себе последние силы, Ганс вышел на улицу и заиграл. Скрипка пела, перекликаясь с чириканьем певчих птичек, прилетевших в город с первым теплом. И каждая нота, пережитая внутри, отточенная до безукоризненности, такая яркая, точная и меткая, взлетала в бездонную синеву весеннего неба, отзывалась сотнями отголосков, что казалось, будто все вокруг в каком-то волшебном оцепенении погрузилось в сказку, созданную музыкой. Люди, проходившие мимо, в удивлении замирали и с содроганием сердца слушали печальную повесть, которую рассказывала скрипка мальчика. Никто не кричал и не пританцовывал, как это было, когда играл седобородый мужчина. Все стояли, затаив дыхание и ожидая, что же будет дальше. Когда мальчик закончил, повисла пугающая пауза. Казалось, что люди все никак не могли оторваться от этого странного сна, в который ввела их музыка, будто бы они до сих пор слышали таинственные и грустные напевы скрипки. Но вдруг, откуда-то с отдаленных рядов послышались редкие хлопки, которые в следующую же секунду были подхвачены всей толпой. Откуда ни возьмись, перед юношей появилась черная шляпа, в которую проходящие люди кидали серебряные монетки.

- Ещё! Ещё! – слышалось со всех сторон.

И Ганс играл ещё. И ещё. И ещё. А люди в толпе медленно сменялись. Кто-то уходил по своим делам, кто-то приходил, чтобы своими собственными ушами услышать чудо-скрипача.

Ганс удивленно смотрел на всех этих людей, которые слушали его с таким трепетом и наслаждением. Конечно, он не играл для них так, как играл, например, солнечными осенними днями и могилы матери, но в его музыке было нечто такое невесомое, легкое, едва уловимое, трепетное, живое, дрожащее, как дыхание природы, которое мальчик слышал в осеннем лесу.

Порой юноша пытался угадывать настроение того или иного прохожего и специально начинал играть мелодию, которая отразила бы его чувства. Тогда прохожий,несомненно, оборачивался и будто бы спрашивал взглядом: «Как ты это делаешь? Как у тебя получается сыграть то, что у меня на сердце?»

Тогда Ганс только улыбался и продолжал играть.

Через некоторое время у юноши набрались постоянные слушатели, которые даже порой приносили с собой небольшие складные стулья, расставляли их на площади и усаживались поудобнее, чтобы послушать нескончаемый музыкальный концерт, который длился с утра до самого вечера. Особенно юноше запомнился один пожилой мужчина – он был всегда одет в аккуратный плащ, из-под которого виднелся серый пиджак, застегнутый на одну верхнюю пуговицу. Мужчина слегка прихрамывал на правую ногу, поэтому постоянно появлялся с тонкой изящной тростью в руках, которая легонько постукивала о тротуарный камень.

Этот человек появлялся каждый день строго в девять утра, слушал игру мальчика полчаса, а затем уходил, чтобы снова появиться уже около семи вечера. Ганс сначала долго не мог понять, чем же таким особенным этот мужчина выделялся из толпы, но однажды он заметил вот что: простые зеваки обычно слушали музыку с широко распахнутыми от удивления глазами, восторженно хлопали и иногда даже кричали, сбиваясь поплотнее в толпу как можно ближе к скрипачу. А этот пожилой мужчина всегда стоял поодаль, слушал, сосредоточенно прищурившись, и не сводил слишком ясного и вдумчивого для его лет взгляда с лица юноши.

Однажды вечером этот человек, казалось, специально пришел попозже, чтобы дождаться конца игры. Когда Ганс завернул скрипку в черную ткань и собрался было уходить, мужчина легонько придержал его ручкой трости за плечо и окликнул.

Юноша попытался показать жестами, что он не сможет поговорить с уважаемым господином, но тот все же пожелал вести беседу.