Скрипач (СИ)

В последние дни Ганс все чаще задумывался о том, что все, что бы ни предпринималось в жизни, в конечном счете, оказывалось тщетно, не приводило к ожидаемым результатам. И для чего же стараться, если, достигая поставленной цели, не получаешь ожидаемого счастья и удовлетворения?

После трех концертов, отыгранных в Мюнхене, а затем ещё четырех в Эрфурте, в Праге, Вене, Зальцбурге, Цюрихе, Берне и ещё где-то (юноша даже не помнил всех названий городов), в душе почему-то осталось лишь чувство пустоты и неудовлетворенности. А ещё чувство страха и ненависти. К Ришалю.

Теперь, по привычке поджав колени, сидя на жесткой полке поезда, юноша смотрел в окно и вспоминал несколько прошедших месяцев.

В тот вечер, когда Ришаль застрелил бедняка, юноша долго не мог заснуть, вернувшись в гостиницу. Перед его внутренним взором ежесекундно возрождались картинки убийства надсмотрщика, драки с пьяным пиратом, остекленевшие глаза, падающая с едва слышным шорохом на холодный камень рука. Картинки его сумасшествия. И как тяжело далось осознание того, что все эти события связывает временной промежуток длиной в неполный год…

Первый раз за долгое время юноша осознал, что он хочет вернуться. Куда? Ответ казался очевидным – туда, где ему было хорошо и спокойно – в родную деревню. Но как только он вспомнил об этом, подсознание услужливо начало рисовать другие образы: умирающая мать, разлетающиеся осколки стекла, влажные стены пещеры рядом с рекой, крики отца, избиения, смерть старушки-горничной…

Все эти видения сменялись с ужасающей быстротой, а потом повторялись снова и снова. Гансу казалось, будто бы он наяву слышит крики, ругательства, щелчки кнута, треск разбиваемого стекла, предсмертный хрип, визг, кашель, стоны… Все эти звуки становились громче с каждой секундой и сливались в один неразделимый громкий гул.

Не находя себе места, юноша бродил кругами по комнате, освещенной бледным месяцем, затем зажег свечу и сел за стол, схватившись руками за голову. Глядя на дрожащие отблески света на столешнице, юноша, казалось, не думал ни о чем, но в то же время в его голове проходила тяжелая внутренняя борьба. И под давлением этой нравственной работы над собой, своей жизнью, своими чувствами и принципами, юноша сдавался, отступая от своего прежнего мировоззрения и предаваясь новым пугающим мыслям.

Он вспомнил прошедший день. С того самого момента, как Ришаль пришел утром к Гансу, юноша не расставался с режиссером ни на минуту, кроме той четверти часа, которую Мишель провел у директора театра. Это означало, что револьвер был взят Ришалем с самого утра. Но зачем ему это было нужно? На этот вопрос юноша и пытался найти ответ, точнее, он пытался отыскать причину, заставлявшую режиссера носить с собой оружие. Ганс вспоминал весь день, веселого и беззаботного Ришаля, каждую деталь, каждую секунду, но никак не находил ответа.

Затем он размышлял о вечном: жизни, смерти и праве человека на них. Может ли один отдельно взятый человек решать, кому оставаться на земле, а кому умирать? И вообще, что значит смерть? Юноша ни один раз видел, как уходят люди из жизни. Видел тень обреченности и страдания на лицах, видел… улыбку? В чем была роль человека при жизни? И что оставалось после смерти? Убийство – смертный грех, или возможно оправдать его?

Ряд бессмысленных вопросов, ответить на которые не представлялось возможным.

Ганс не помнил, на каком именно моменте размышлений он перешел в царство Морфея, но утром проснулся с твердым намерением бросить работу и уехать в деревню.И это намерение было единственным результатом внутренней работы юноши, потому что он не мог сейчас разобраться в своих чувствах и несвязных обрывках мыслей. Ему беспрестанно казалось, что ответ где-то совсем рядом, но, тем не менее,чего-то очень важного, существенного не хватало Гансу, чтобы поймать кончик невидимой нити этой тайны.

Некоторое время, прохаживаясь мерными шагами по комнате, он ждал. Вот, наконец, раздался знакомый глухой стук в дверь. Юноша открыл. На пороге стоял чем-то очень обрадованный Ришаль.

- Мой друг, у нас есть время на репетицию перед концертом. Я узнал, что более половины билетов уже проданы, и это весьма и весьма неплохо, – сказал Ришаль.

Ганс настороженно следил за режиссером, слегка напрягая мышцы, когда Ришаль упирал руки в бока.

Мишель расписывал все прелести сегодняшнего выступления, перспективы и прочее, а когда заметил недоверчивый взгляд юноши, тоже насторожился и замолчал.

Эта пауза продолжалась некоторое время, после чего Ганс, не спуская взгляда со своего наставника, прошел до стола, взял перо с бумагой и начал писать.

Сегодня юноша уже не чувствовал страха – осталась лишь ненависть и презрение. Стараясь выражать свои мысли предельно кратко и ясно, Ганс протянул исписанный листочек Ришалю. Чем дальше режиссер читал, тем мрачнее становился его вид, а часто бросаемые на юношу взгляды стали злобными.

- Ты никуда не поедешь, – сказал Ришаль спокойно, – мы только начали тур. Сегодня первый концерт.

Ганс взял другой лист бумаги и крупно написал: «Я уезжаю».