В колледже Николь была твоей самой умной и амбициозной подругой – статус, которого сложно достичь в мире сверхумных и сверхамбициозных. Она училась по трем специальностям – философия, экономика, литературное мастерство («Пришлось написать петицию декану, чтобы тот разрешил взять больше двадцати пяти предметов за семестр», – объяснила она, когда вы, тогда еще первокурсницы, познакомились на литературе). Вы сошлись, потому что обе были трудоголичками; вам обеим пришлось бороться за место в Колумбийском университете, только тебе – потому что родители не смогли платить за твое обучение, а ей – потому что сначала она поступила в Йель[83]
, а затем уговаривала родителей разрешить ей учиться в менее престижном, но нью-йоркском университете («Думаешь, я сейчас работала бы на Скорсезе, если бы жила в Нью-Хейвене?»). Николь училась на отлично на всех своих двадцати пяти курсах, стажировалась на полной ставке у именитых кинорежиссеров, пробегОдним словом, ты мечтаешь произвести впечатление на Николь (ты уже раза три сказала, что тебя показывали по телевизору, а впереди еще концерт в Карнеги-холле), и именно поэтому вам никогда не удастся сблизиться настолько, насколько тебе этого хочется, и Николь в этом не виновата. Ты также подозреваешь, что она задумала сделать тебя героиней своего документального фильма об Аппалачии.
Но все же вы с Николь дружите: она сделала для тебя гораздо больше, чем кто-либо из других твоих друзей. Например, однажды весь день возила тебя по самым модным районам Лос-Анджелеса, пытаясь восстановить твое душевное равновесие в винтажных магазинчиках и крафтовых веганских закусочных. Николь – веганка, она придерживается макробиотической диеты[84]
, никогда не курила, не пробовала наркотики и выпивает крайне редко и умеренно. Она встречается лишь с успешными мужчинами, которые намного старше ее; те дарят ей букеты и не ждут в ответ ничего, кроме ее общества. Ты же колесишь по Америке, живешь на сигаретах, мерло и куриных потрохах и на данный момент настолько снизила планку в общении с мужчинами, что готова переспать с любым, лишь бы тот не имел никакого отношения к сочинению музыки для свирели. Ты стараешься произвести впечатление на Николь, потому что та каким-то образом умудряется делать творческую карьеру (она снимает документальные фильмы – потрясающие и злободневные, пользующиеся успехом у критиков) и одновременно придерживаться нормального, здорового образа жизни, к которому ты тоже отчаянно желаешь приблизиться, но не понимаешь – как. И теперь она предлагает тебе носить «подгузники для взрослых» – самое парадоксальное словосочетание, которое ты когда-либо слышала.– Это не поможет, – резко отвечаешь ты, отказываясь повторять «подгузники для взрослых» вслух.
– Но если ты боишься описаться на сцене, подгузник для взро…
– Это не поможет! – ты чуть ли не кричишь на нее, сжимая в потных ладонях тонкую ткань концертного платья. – Давай просто не будем об этом говорить. Я не хочу ни с кем это обсуждать.
«Особенно с тобой, Николь, – хочется добавить тебе. – Особенно с тобой».
Несколько лет спустя ты возвращаешься в Лос-Анджелес навестить Николь и понимаешь нечто настолько очевидное, что тебе становится стыдно: отчего ты не догадалась об этом раньше? Ты видишь, что Николь тоже трудно сводить концы с концами, следовать за мечтой, снимать свои фильмы. Ты разглядываешь это за ее макробиотической диетой, фитнес-режимом, сияющим лос-анджелесским загаром. Пыльная посуда, которой никогда не пользуются, куча грязного белья на полу в спальне… Ей тоже нелегко, осознаёшь ты.