Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

– Не знаю. Лифт был битком, все прижались, как кильки, на Игоре зеленый пиджак был, я еще спросил: «Ты себя зеленым горошком в банке не ощущаешь?» – он засмеялся, хотел что-то ответить, а потом смотрит как-то странно и начинает опускаться, я говорю: «Устал, хочешь прилечь?», а он смотрит на меня и опускается. Лифт остановился, все к выходу ломанулись, он упал и кровь на полу под ним. Я его вытащил, он говорит – позвони в «скорую», меня, кажется, убили. Так и сказал: «кажется». Кто-то начал звонить, а он глаза закрыл и больше не открывал… – Антон опять затрясся, рыдания его походили на кашель.

– Мне кто-то позвонил из автомата, сказал, что он жив, я у матери его был. Зачем, как ты думаешь?

Антон мотнул головой, вытер лицо ладонями.

– Не знаю. Ты зачем к Клаве ходил?

– Районную ментовку тоже из телефона-автомата вызвали, не с мобильника…

– Зачем к Клаве ходил?

– У него на пальце перстень был, который в списке украденного…

– Мой подарок. Мне его Лерик на день рождения в прошлом году подарила, а я – ему.

– Лерик – это кто?

– Лерик? Мать моя, ее все так называют. Так зачем?

– Перстень вернуть.

– Вернул?

– Да.

Антон коротко мазнул опухшими глазами по лицу Мерина, затылком ударил в стену.

– Ты, Сева, врешь очень неумело. Для твоей профессии это большой недостаток. Ты ходил к Клаве Каликиной, потому что подозреваешь Игоря в краже. Так? Так. Теперь слушай меня: даже если бы ты нашел у них в квартире все украденное барахло, знай – ни Игорь, ни Клава к этому непричастны.

– Почему ты называешь ее Клавой?

– Ее так зовут. А-а-а, почему без отчества? Ей всего тридцать девять, она родила в шестнадцать.

– У него есть девушка?

– У Игоря? Есть. Была.

– Кто?

– Мать.

– Понятно.

Они помолчали. Антон перестал всхлипывать и затих. Мерин подсел поближе к нему.

– Кто такой Герард?

– Мой незаконнорожденный брат по матери. Доотцовый любовник Лерика. Между прочим – брат Игоря по отцу.

– Заботкин?! – Сева искренне изумился.

– Николай Семенович, он самый. Лерик мне рассказывала – ходок, каких поискать: всех ее подруг перетрахал, как только какая забеременеет – исчезал. Многие родили, так что, возможно, у меня еще братья-сестры отыщутся. Я фотографию видел – помесь носорога с крокодилицей, но женщины без ума.

– А почему Твеленев?

– Отец усыновил. Лерик, говорят, умолила, она у меня сообразительная: не захотела наследство терять. Вот теперь небось локотки покусывает: уплыли бриллиантики.

При упоминании «бриллиантиков» Мерин вздрогнул, кто-то с силой ударил его в виски – кому понадобилось звонить из автомата о том, что Игорь Каликин жив? И главное – зачем такая чудовищная ложь?

Он схватил мобильный телефон.

– Василий, вы еще на Пресне? Нет?! Она одна осталась?! – Буркнув на ходу: «Потерпи еще, я скоро», он выскочил из помещения и чуть не сбив с ног отскочившего охранника помчался по коридору.

На улице остановил первую же попавшуюся машину.

Показал удостоверение: «Прошу, как можно быстрее».

Через семь минут взбегал по лестнице дома № 24 по улице Красная Пресня.

Дверь была закрыта, но не заперта.

Он дернул на себя ручку, ворвался в комнату.

Клавдия Григорьевна лежала на полу в луже крови с перерезанным горлом.

«Дюша» Заботкина в свои 55 лет выглядела конечно же не на тридцать, как бы ей этого хотелось, но десятку с паспортного возраста можно было сбрасывать смело. Что к ее удовольствию и делали все сохранившиеся еще с молодости многочисленные поклонники: они, словно сговорившись, при каждой встрече настойчиво вспоминали про «бабу – ягодку опять», намекая тем самым, что больше сорока с небольшим тут и не пахнет. А самые льстивые, рассчитывающие на особое к себе расположение, те прямо заявляли: «Потрясающе выглядишь! И почему говорят: сорок лет – бабий век?»

Справедливости ради можно сказать, что для своих лет выглядела она, действительно, неплохо: стройная, почти моложавая фигура, гладкое без видимых морщин лицо, тонкая шея, красивые, всегда многоухоженные волосы… Но главной гордостью, и, пожалуй, не только ее, но и всего семейства Твеленевых, были ноги. Лет в тринадцать, когда ей благополучно удалось перейти Рубикон полового созревания, они (ноги) неожиданно превратились в эдакие магнитики, притягивающие невольное внимание мужского окружения, а с последующим приближением к более оформленному возрасту и особенно со входом в российскую моду пугающих все возрастное население страны мини-юбок, прикрывающих разве что самые до поры строго охраняемые девичьи интимности, внимание это стало чуть ли не маниакальным. Редкому уважающему себя существу мужеского пола удавалось пройти мимо, не вывернув голову и не заострив на удаляющихся ногах своих восхищенно-завистливых взглядов.