Скворцов-Степанов

Коридоры здания и комната редакции всегда были переполнены. Приходили люди самых различных политических убеждений, но почти все называли себя революционерами, борцами за свободу. Особенно мешали работать некоторые студенты и гимназисты — ходили с озабоченным видом из комнаты в комнату, сидели на столах и подоконниках, постоянно споря о чем-то до хрипоты, грызли подсолнухи, а иногда принимались хором петь «Марсельезу». На вопросы Ивана Ивановича о причинах их присутствия в помещении редакции следовал обычно ответ: «Обсуждаем, как жить дальше, что делать». Однако беседовать с ними на серьезные темы было бы тратой времени. В этом главный редактор убеждался не раз уже после двух-трех первых фраз — в серьезном обсуждении вопросов «текущего момента» эти в большинстве своем незрелые юнцы не нуждались.

Зато, словно соревнуясь друг с другом, они неистово приветствовали приехавшего 7 марта в Москву министра юстиции Временного правительства А. Ф. Керенского. На митинге в тот же день министр демагогически заявил, что он держит судьбу свергнутой династии в своих руках.

— Но я не хочу быть! — театрально воскликнул он (следует многозначительная пауза). — Быть Маратом русской революции… Мы не хотим казни Романовых, — продолжает министр. — Не хотим…

В зале гул. Шумно аплодируют меньшевики, эсеры, буржуазные элементы, возбужденные гимназисты, юнкера. С трудом дослушав Керенского, Скворцов-Степанов покидает зал. «Готовитесь сохранить Николая Кровавого для борьбы с революцией, — думал он. — Да, господин Керенский, в этом у вас действительно никакого сходства с Маратом, скорее прямая противоположность. На Наполеона тоже не похожи, хотя и силитесь смахивать на него». Скворцов-Степанов вспомнил, как министр по-наполеоновски скрещивал на груди руки, как совал пальцы правой руки за борт френча, и невольно усмехнулся. «Надо в будущей статье, — подумал он, — не забыть отметить, что даже московские буржуазные газеты хихикают над Керенским. В какой-то из них промелькнуло, что «Александр Федорович только исполняющий обязанности великого человека».

На подобных митингах, заседаниях Московского Совета Иван Иванович считал свое участие обязательным, хотя в первые дни революции их было великое множество и чаще всего «внепланового порядка». Когда в начале марта на заседании исполкома обсуждался вопрос о создании милиции, Скворцов-Степанов потребовал тщательно проверить состав образовавшихся милицейских отрядов, выдачу оружия, поскольку костяком народной милиции должен стать пролетариат. «Ведь рабочих в милиции сейчас — ничтожное число. Студенты, служащие, просто обыватели — вот кто пока в ее рядах, — заметил он. — Молодым людям из учащихся, видимо, доставляет большое удовольствие покрасоваться с винтовкой в руках на углах улиц. Стоит этакая фигура, к ней подходят студенты, курсистки, гимназисты, ребятишки, с явной завистью взирающие на счастливца. А «милиционер» снисходительно объясняет устройство винтовки, начинает выкидывать «артикулы». Затем палит в небо. Переполох. А что творится ночью? Выстрелит такой вот «народный милиционер» скуки ради, ему откликается второй, потом третий — и пошла трескотня!

И днем нет порядка, — заключил Иван Иванович. — Сначала молодым людям весело было дежурить, останавливая в переулках всех прохожих. Но скоро все это прискучило. Выйдет унылая фигура на перекресток, постоит, походит часик-два, поиграет винтовкой, а как свечереет — скорее домой. Итак, слово здесь должны сказать рабочие…»

Иначе думали меньшевики и эсеры, засевшие в исполкоме. Когда Иван Иванович закончил выступление, они тотчас же предложили назначить начальником милиции меньшевика-оборонца присяжного поверенного А. М. Никитина. Его кандидатуру поддержал и кадет Н. М. Кишкин, ставший комиссаром Москвы — прямым представителем Временного правительства.

Чтобы отстранить рабочих от участия по охране общественного порядка, исполком Комитета общественных организаций с согласия меньшевистско-эсеровского большинства исполкома Моссовета начал формировать милицию из солдат послушных полков, да и то из числа тех, кто покидал после лечения лазареты и не подлежал возвращению в армию. В основном это были полуинвалиды. Комиссарами этих отрядов милиции, как правило, назначались бывшие присяжные поверенные (абсолютное большинство из них меньшевики и эсеры). Все это происходило не без участия начальника милиции А. М. Никитина…