Сквозь ночь

Он глядел вперед, щурясь от жаркого ветра. Чистые, точно гребнем прочесанные массивы вспаханной и засеянной земли курились мутными гривками пыли. Изредка навстречу попадались неторопливо катящиеся шары, похожие на диковинные круглые корзины, сплетенные из блекло-соломенной жесткой проволоки. В их упорном, безостановочном движении, в их одинаковости было что-то томяще-неприятное, — корреспондент и сам не мог понять что. Один такой шар, диаметром чуть ли не в метр, с каким-то наглым спокойствием пересек дорогу машине, — казалось, еще мгновение, и колеса с хрустом раздавят нечто живое и очень мерзкое. Корреспондент даже поежился и, обернувшись, увидел, как шар невозмутимо катится дальше по курящейся мутной дымкой пашне.

— Это что за штуковина такая, не скажете? — спросил он у девушки.

— Перекати-поле, — улыбнулась та.

— Курай, — обернулся секретарь. — По-русски перекати-поле, а по-здешнему, по-казахски, курай.

Он вставил в мундштук сигарету и, пригнувшись, закурил.

— Интересное растение, — сказала девушка. — Хитрое. Почти все лето в хлебах прячется. Сидит притаившись, вот такое ростом, не больше, — она показала запыленными смуглыми пальцами. — А к уборке откуда ни возьмись — во!..

Она широко развела руками, но тут машину тряхнуло, девушка снова ухватилась за поручень.

— Чуть не за одни сутки над хлебами поднимается, — сказала она.

— И представьте, стебель настолько жесткий, — снова обернулся секретарь, — что даже комбайновые ножи не берут. Так и стоит до весны, ждет. Иссохнет, приготовится, потом обломается в одночасье под ветерком, и пошел…

Корреспондент, держась одной рукой за поручень, достал из кармана блокнот.

— У него семенные коробочки очень хрупкие, лопаются легко, там их тысячи, — сказала девушка, — вот он и катается, сеет… — Она усмехнулась. — Один может сотню гектаров обработать.

— Знаете, в первый раз вижу, — признался корреспондент. — Слыхать слыхал…

— Да и я только прошлым летом впервые увидела, — проговорила девушка.

Она примолкла, задумчиво глядя вперед широко поставленными светлыми глазами. Над переносьем, на обветренном лбу ее, обозначилась одинокая морщинка. Корреспондент, достав ручку, с трудом вывел в блокноте: «Курай». Буквы прыгали, писать на ходу было невозможно; но тут машина остановилась, секретарь и девушка вышли, вылез за ними и он.

Слева от дороги степь зеленела бегущими к горизонту строчками всходов, сливающимися в отдалении в сплошной свежий тон. Справа же пашня была голая и вблизи не казалась такой причесанной и розово-фиолетовой, как издали. Повсюду виднелись остатки запаханной стерни, торчащие из-под сухих крупных комьев. Земля была желтовато-серая, вовсе не похожая на жирный целинный чернозем, каким его представлял себе прежде корреспондент.

Присев над этой неприветливо голой землей, секретарь разрыл пальцами канавку, обнажил восковую цепочку зерен, взял одно, покатал на ладони, спросил, давно ли посеяно.

— Вторая неделя, — вздохнула девушка.

— Вот видите, — сказал секретарь. — Ждем милостей от природы. А если дождь еще две недели ждать заставит?

Бороздка над переносицей девушки обозначилась резче. Секретарь, положив зерно обратно, засыпал канавку.

— Кончать пора с весновспашкой, Александра Игнатьевна, — сказал он, поднявшись. И, обратись к корреспонденту, добавил, указывая на зеленое поле: — А вот вам зябь, полюбуйтесь. Разница, как говорится, наглядная…

Они поехали дальше, и девушка, крепко держась за поручень, принялась объяснять корреспонденту, в чем именно состоит разница и почему, особенно в этих краях, надежнее сеять по зяби.

— Отчего же не сеете? — простодушно спросил корреспондент.

— Сеем, — вздохнула она, — да мало пока еще. Процентов тридцать.

— В среднем по совхозу сорок, — поправил секретарь. Прислушиваясь к разговору, он думал о том, что корреспондент по неопытности и незнанию местных условий может заострить внимание на второстепенных моментах, упустив главное. Главное же он, Яков Кузьмич Силаев, видел в том, что здесь, в ковыльной дикой пустыне, где еще каких-нибудь полтора года назад хозяйничали волки да коршуны, теперь раскинулись шестьдесят тысяч гектаров возделанной земли, вырос поселок с сотней домов, с ремонтными мастерскими, электричеством, баней, амбулаторией и даже клубом, имеющим стационарную киноустановку. Во всем этом была немалая доля его труда, его усилий. Он был среди тех, кто в марте пятьдесят четвертого года вел сюда сквозь пургу тракторные поезда с горючим и семенами, кто ставил здесь первые палатки, кто недоедал, недосыпал, — короче, совхоз он по праву считал своим детищем и хотел бы, чтоб о детище этом сказано было хорошо. И поэтому решил под конец заехать с корреспондентом в бригаду Железнова.

По пути они остановились ненадолго в другой бригаде; тут не клеилось с квадратно-гнездовым посевом кукурузы; девушка-агроном осталась, чтобы наладить правильное расположение гнезд. Она приветливо простилась с корреспондентом, тряхнув ему руку, а секретарю сказала:

— Вы бы дождик все-таки заказали, Яков Кузьмич, от вас ведь до бога ближе…