Сквозь ночь

В железновской бригаде все было заметно лучше — и зеленеющие квадраты полей (здесь почти вся площадь была засеяна по зяби), и сам стан бригады. Кроме жилого вагончика и палатки здесь стоял вагончик — красный уголок, с батарейным приемником, шахматами, книжной полкой, плакатами и переходящим знаменем. Земля вокруг была разровнена и чисто подметена, некрашеный стол выскоблен, над дощатой будкой виднелась положенная на четыре столбика железная бочка-душ. Повариха здесь хлопотала не над вмурованным в закопченные кирпичи котлом, а у снятой с колес полевой кухни армейского образца, из трубы которой вылетал стелющийся по ветру прозрачный дым. Все тут дышало дельным порядком: и ряды бочек с горючим на опаханной площадке, и стоящая в стороне уборочная техника — три комбайна, самоходные сенокосилки, стогометатель, тракторные грабли и новые длинные лафеты-виндроуэры, окрашенные серой эмалью.

Самого Железнова на месте не оказалось, — как объяснил учетчик, его вызвал директор по рации еще с утра. Корреспондент трижды щелкнул затвором, сфотографировал с двух точек полевой стан и отдельно учетчика, попросив его взять микрофонную трубку и как бы записывать что-то в тетради. Секретарь с удовлетворением остановился у доски показателей; здесь, в отличие от других бригад, сев зерновых был закончен полностью, шла к концу и кукуруза; пахота велась на новом участке. Съездили и туда; корреспонденту не доводилось еще видеть, как поднимают целину, и он с удовольствием поглядел на широкие влажно-темные полосы, тянущиеся за тремя мощными тракторами «С-80».

Пришла, однако, пора возвращаться. На обратном пути им встретился мотоциклист. Яков Кузьмич высунулся, махнул рукой. Машина и мотоцикл затормозили.

— Привет, Железнов, — сказал секретарь, вылезая. Корреспондент вылез вслед.

Фотографии Железнова он видел в нескольких газетах и в «Огоньке», бригадир там был снят в пиджаке и светлой рубашке с галстуком. Здесь, в замусоленном комбинезоне и кепке, надетой козырьком назад, со сдвинутыми на лоб очками, пропылившийся, Железнов показался ему совсем другим, непохожим.

— Вот в гостях у тебя были, а хозяина дома нету, — улыбнулся Яков Кузьмич. — Знакомься…

— Хорошая у вас бригада, — сказал корреспондент, испытывая необходимость сказать приятное.

— Бригада ничего, толковая, — проговорил Железнов. Он сидел в седле, касаясь земли ногами.

— Что на центральной? — спросил секретарь, закуривая. — Зачем вызывали?

— Так… — Железнов бегло взглянул на корреспондента. — По личному вопросу.

— Да! — вспомнил секретарь. — Привет тебе от жены твоей.

— Как? — испуганно переспросил Железнов.

— От жены, говорю, привет, от Александры Игнатьевны. — Секретарь улыбнулся. — Дивчина толковая, даже корреспонденту понравилась, верно, товарищ корреспондент? Правда, запарились они там маленько, сев затянули.

Корреспондент, откинув крышку футляра, шагнул назад, поднимая аппарат. Железнов глядел в сторону, сжимая и отпуская тормозные рычаги на руле.

— Минуточку, — сказал корреспондент. — Вы разрешите?

Он поймал хмурый взгляд Железнова, нажал спуск, мотоцикл как бы в ответ на это взревел, пальнул пулеметной очередью и рванулся с места, подняв вихрь горчично-желтой, просвеченной солнцем пыли.

3

Вечером того же дня секретарь с директором молча шли вдоль растянувшегося порядка домов, кое-где неярко светящих окнами в сумраке.

Ветер, как водится в этих краях, утих, ушел на покой вместе с солнцем; дневная жара сменилась резким холодком, исходившим, казалось, от крупных лучистых звезд. Негромко постукивал движок электростанции, где-то вдали басовито гудел трактор.

Закурив на ходу, поежившись и застегнув доверху плащ-дождевик, секретарь проговорил:

— Ну и пташка, доложу я тебе!

— Да-а, — протянул директор. — Не завидую я Железнову.

— А все известность, слава, — усмехнулся в темноте секретарь. — Видно, заело ее, как в газете прочла.

— Она и не скрывает, — отозвался директор. — Так и сказала: «Я было на него уж рукой махнула, успокоилась, а как прочитала, какой он передовой да хороший…»

— Злая баба, — сплюнул секретарь.

— Изозлишься, — сказал директор. — Я ее и не виню особенно.

— Тут виноватого искать — глубоко увязнешь…

Оба поднялись на крыльцо конторского дома и прошли по коридору через полоску света, падавшего из приоткрытой двери: уборщица дремала там над телефоном на секретаршином месте.

Силаев отпер дверь партбюро, щелкнул выключателем, снял и повесил на гвоздь плащ и фуражку. Директор, хмурясь, остановился у обтянутой кумачом доски лучших людей. Железнов, чисто выбритый, при галстуке, с густыми бровями и энергичным чуть раздвоенным подбородком, красовался сверху над тремя рядами других фотографий, среди которых была и фотография Александры Игнатьевны Третько, а в просторечии — Шурочки. Поглядев в ее широко поставленные, внимательные глаза и подумав, что железновская прежняя жена будет, пожалуй, повиднее из себя, покрасивее, директор вздохнул, потер шершавый затылок ладонью и сказал:

— Ну давай, что ли, Яков Кузьмич, время позднее…