Сквозь огонь

Они заскрипели, и те, кто прятался в доме, притихли. Я вошла в крошечную прихожую. Проемы без дверей, по-деревенски. Направо – кухня с печкой, через закрытую заслонку поблескивал огонь. На плите стоял чайник. В доме было сухо и тепло, пол выметен не дочиста, но видно, что старались. Отсыревшие аляповатые обои. Налево – вход в комнату, откуда доносилась еле слышная возня. Я шагнула внутрь.

Мирон и Тихон сидели на железной кровати с сеткой, укрывшись пестрым покрывалом, видимо сдернутым дома с чьей-то постели в последний момент. Они не испугались и ничего не сказали, просто сидели и смотрели на меня. Засвистел чайник. Я пошла на кухню, убрала его с огня, кочергой подвинула чугунные кругляши на место. Мальчики вышли из комнаты, встали на пороге. Младший прятался за старшего, старший прикрывал его рукой.

– Подогрейте еще воды, – велела я. – И дайте ваше одеяло. Тут раненая женщина в лесу, сейчас приведу ее.

Когда я выходила, один из мальчиков спросил:

– Вы вернете нас обратно?

– Да, – ответила я и закрыла за собой дверь.

Наташа сидела в той же позе: откинувшись на дерево, голова набок. По бледному лицу стекали капли дождя. Я была уверена, что она умерла, но женщина открыла глаза и улыбнулась:

– Ты пришла.

Я перетащила ее через дерево. Наташа тихо вскрикнула. Но когда я укладывала ее на одеяло, опять улыбнулась и что-то забормотала. Я потащила ее, благодаря Кого-то наверху, что идет дождь, и синтетическое покрывало хорошо скользит по мокрой траве. Когда мы вышли в низину, где стоял дом, Наташа не то задремала, не то потеряла сознание, и я, пользуясь этим, потащила одеяло не так аккуратно, она подпрыгивала на кочках.

И снова мне показалось, что дом не приближается.

У крыльца я попыталась поднять напарницу на руки, но не хватало сил: то ее ноги, то голова падали, и я бессильно опускалась на траву вместе с ней.

– Давайте я возьму один конец, – послышался нерешительный голос.

Старший мальчик стоял на пороге.

– Бери, – кивнула ему.

Он взялся за тот конец, где были ноги. Я потащила Наташу головой вперед. С помощником это оказалось немного легче. Мы занесли ее на кухню – там было теплее всего – и оставили лежать на одеяле. Я свернула свою куртку и положила ей под голову. Наташа не проснулась. Пощупала пульс – сердце еще билось и гоняло кровь по телу.

Мальчишки подогрели воды в старой алюминиевой кастрюле.

– Где вы берете воду? – спросила я.

– Колодец во дворе, – ответил старший.

Я закатывала рукава кофты, одновременно пыталась дозвониться до кого-нибудь. Но связи не было, хотя до Гордеева отсюда недалеко, я помнила, да и пройти ночью мы много не могли.

– Не берет? – полюбопытствовал старший.

Я помотала головой.

– Ничего, через несколько часов найдут. Или с вертолета увидят дым. Главное, – я запнулась, – чтобы она дожила.

– Промой рану, хватит трындеть, – сказала Вера из угла кухни.

Я зажмурилась и вздохнула.

– Есть чем разбавить кипяток?

Старший показал на ведро с водой. Я, обжигаясь, взяла кастрюлю и вылила ее в ведро. Вода немного перелилась через верх. Я присела около Наташи, достала из рюкзака охотничий нож, отрезала измочаленную окровавленную штанину, к которой прилипли грязь и мелкий сор, отрезала кусок от своей футболки и стала осторожно промывать рану. Кровь уже остановилась. Судя по бледности Наташи, ее осталось немного. Но чистая рана все равно выглядела пугающе: рваная дыра в бедре, кожа свисает клочками. Я вылила на нее остатки хлоргексидина. Когда все было сделано, я отползла и привалилась спиной к стене, поближе к печке. Меня запоздало трясло от испуга и холода.

Пока я промывала рану, оба мальчика стояли в дверях. Когда я села, старший присел на корточки напротив.

– Вы можете не отдавать нас?

Я очнулась, посмотрела ему в глаза и, сама того не желая, прочитала его. Его память состояла из ярких картинок-вспышек. Так бывает у талантливых, эмоциональных людей. Сначала картинки кружились, потом замедлились и растаяли. Меня обдало волной страха и бессилия, и я увидела мужчину с лицом, составленным из треугольников и шрамов. Я вынырнула из воспоминаний мальчика. Спина и живот горели.

– Отец бьет тебя и брата. И мать знает, – сказала я.

Дети испуганно переглянулись и опустили глаза.

– Вы можете не отдавать нас? – повторил старший.

Я отрицательно покачала головой, и в тот же момент раздался шум вертолета.

– Расскажите кому-нибудь, кто поможет. Учителю или тренеру. Может, школьному психологу. Только не родственникам, – сказала я.

Мы выглянули в окно. Вертолет сделал круг над котловиной, повисел в воздухе, словно раздумывая, сесть или нет, потом стал осторожно опускаться. И вот его полозья коснулись травы, и он, качнувшись, сел. В ту же минуту с той стороны, откуда несколько часов назад вышла я, выбежали люди. Дождь закончился, опустился туман. В дымке я различила медвежью фигуру отца мальчишек и белеющую лысину Рафаиля.

Разглядев отца, старший испуганно вздохнул. Он все время умоляюще смотрел на меня, но я старалась не встречаться с ним глазами.

– И что вы собирались тут делать? – спросила я, не отрывая взгляда от отца мальчиков и Рафы.