Сквозь страх

В 1552 году Сююмбеки вынудили стать женой Шах-Али, который, как известно, сражался со своими воинами — касимовскими татарами на стороне Ивана Грозного при взятии Казани. А шестилетний Утямыш был разлучен с матерью; его отправили в Москву, где после крещения нарекли Александром Сафагировичем. Жил при царском Дворе. Умер он в двадцатилетием возрасте и был похоронен в Архангельском соборе Московского Кремля. Ну, а Шах-Али, который после взятия Казани Иваном IV снова стал касимовским удельным князем и остался им до конца своих дней, то есть до 1567 года.

Внимательно слушавший рассказчика Сабадырев поинтересовался:

— Значит, этот Александр Сафагирович и Абдулла Азимов были близкими родственниками?

— Да, так. А точнее говоря, двоюродными братьями.

Митька поскреб ногтями затылок и, немного подумав, заговорил:

— Если учесть, что вокруг Казанского ханства в конце сороковых и в начале пятидесятых годов шестнадцатого столетия в период правления этого Сафа-Гирея и его жены царицы Сююмбеки начали сгущаться черные тучи военно-политического поражения, то надо полагать, что царица Сююмбеки после смерти мужа позаботилась о казне Казанского ханства и спрятала ее в надежное место.

— Да, такая предосторожность была нелишней, — отозвался Апанаев, копаясь в книгах, которыми были плотно заставлены все полки огромной, чуть ли не до потолка этажерки. — Тем более что Иван Грозный со своим войском дважды пытался, правда, безуспешно, овладеть Казанью. К тому же трон ее качался, как гамак на ветру, сотрясаемый междоусобными распрями разных политических группировок при ханском дворе. И многие казанцы были очень недовольны гнетом. Вот что писал известный тогдашний поэт Мухамедья:

Не внешний враг земле погибель шлет:
От гнета мук, от них улус падет.
Кяфир грехом себе приносит вред.
А гнет страну ведет в пучину бед.

— Кстати, у царицы Сююмбеки, кроме Утямыша, были еще дети?

— Детей у нее, насколько мне известно, больше не было. Так что тайну о том, куда девалась казна Казанского ханства, она могла поведать только своему сыну Утямышу, естественно, когда он стал взрослым.

— Надо полагать, при условии, если они встречались, — добавил Митька.

Сабадырев сознательно не спрашивал о Плане загадочных сокровищ, подлинник которого был у него в руках. Он выжидал, когда об этом заговорит сам Апанаев.

— Сейчас неизвестно, было ли разрешение Грозного на свидания царицы Сююмбеки с ее сыном Утямышем — Александром Сафагировичем. Ведь кроме того, их разделяло значительное расстояние, исходя из лошадиного транспорта; он жил в Москве, а она — в княжеском граде Касимове, что в рязанских краях. Нельзя не учитывать и волю ее мужа, князя Шах-Али. Надо полагать, он не был заинтересован отпускать в дальний и небезопасный путь красавицу Сююмбеки к сыну, который был для него чужим. И с его волей, конечно, она не могла не считаться. По сути, царица Сююмбеки была его пленницей. К тому же Шах-Али, несомненно, прекрасно знал, какие оргии закатывались при дворе Ивана Грозного и что будет, если она попадет на глаза царю. В любом случае Ивану Грозному доложили бы о приезде царицы Сююмбеки, ведь ее сын-то, как я уже говорил, жил в Кремле. Все эти причины, как мне кажется, и не давали возможности свидеться Сююмбеки с сыном. А отсюда вывод: бывшая казанская царица скорее всего не могла ни сообщить своему сыну о спрятанных сокровищах, ни, тем более, передать план их местонахождения. Если предположить, что она все же виделась с сыном, то передать эту ценную бумагу ей мешали, по крайней мере, два очевидных обстоятельства: Утямыш был на положении птицы в золотой клетке, он не имел права отъезжать из Москвы. Иван Грозный боялся, как бы его юный знатный пленник не сбежал в Поволжье да не поднял там великую смуту. И, разумеется, за каждым его шагом зорко приглядывали, и надсмотрщики регулярно доносили царю обо всем, что тот делал. А загадочная бумага была б обнаружена. Да и вообще, Утямыш не смог бы овладеть казной, ведь он не был свободным. Это одно. А другое — сыну и самой царице Сююмбеки грозила бы смерть, узнай Иван Грозный о спрятанных сокровищах.

Тут Апанаев наконец-то рассказал о самом плане нахождения сокровищ, который был изображен на желтом пергаменте и который увез с собой его отец Бадретдин Апанаев. Сабадырев поначалу притворно, как будто первый раз слышит о нем, спокойно расспрашивал купеческого сынка, но когда услышал, что одну линию, тянувшуюся от башни Сююмбеки, удалось разгадать и вытащить из земли клад — десять фунтов золотых монет Булгарского государства и около одного фунта жемчуга и золотых украшений, анархист тотчас растерял все свое благодушие.

— Кто нашел? Когда нашел?

Апанаев, не торопясь, коротко ответил:

— Мы с отцом отыскали. В прошлом году.

— Где?

— На берегу Казанки.