Сквозь страх

— А кто сейчас там ошивается? Наверное, приезжие попы и дьяки из уездов.

Мусин кивнул.

— В основном эта братия. Раньше, когда тут была духовная семинария, Цивильское Подворье осаждали, как клопы, семинаристы. Но они канули в Лету.

Двухместные номера этой духовной гостиницы напоминали монастырские кельи в монастырях. Такие же толстые кирпичные стены, маленькие окна и узкие длинные помещения с высокими белыми потолками. Этот номер — келья, где поселился Мусин, показался Митьке после жилища в Собачьем переулке чуть ли не дворцовой спальней.

— Это как же ты, мусульманин, побратался с православием, — удивился Сабадырев. — Уж не в церковном ли хоре подпеваешь?

Мусин ухмыльнулся:

— Да будет тебе, Митенька, известно, что как раз в церковный хор иноверцев никогда не берут: боятся, что они, антихристы, уже своим присутствием осквернят веру, расшугают всех ангелов и херувимов. А уж ежели этот иноверец ужом пролезет в хор да, не дай бог, во время пения будет разевать широко рот, так тогда уж точно от возмущения сбегутся все апостолы вместе с Иудой, а мученики, причисленные к лику святых, покинут места упокоения и предпочтут бежать прямо в преисподнюю, в ад, чесать чертям загривки да хвосты им крутить, когда они того пожелают.

Лицо Сабадырева посуровело.

— Слушай, Дыра, я верующий человек и святотатства не терплю любой форме. Запомни это.

Рафаил уставил на него тяжелый взгляд и сухо сказал:

— Тут никакой нет насмешки. Правда, чуть сутрировал, но суть-то…

— Не надо об этом, — недовольно произнес Митька твердым голосом. — Ты лучше в двух словах скажи: как ты вышел на эту контору. Это я спрашиваю не ради праздного любопытства, как светская салонная женщина, а чтобы знать ситуацию, чтобы предвидеть возможные неприятные повороты…

Мусин положил ноги на стол и удобно устроился на венском стуле, тем самым подчеркивая перед Сабадыревым свою полную независимость. Его блуждающий взгляд остановился на потолке. И немного помолчав, небрежно спросил:

— Тебя как кличут-то, Митенька? Это я для той же конспирации, для возможных поворотов, — в тон добавил он.

— Мерин. Это моя кличка.

— Дак вот, Мерин, я не шестерка, не половой. Я фартовик…

— Слушай, Рафаил, — уже мягким, просящим тоном начал Митька, понимая, что с этим махровым уголовником выбрал несколько не тот тон разговора, — я же просил тебя без жаргонов. Иначе они пристают, как колючки. Я уж не говорю, что тогда анархистов будут смешивать с… — Сабадырев хотел сказать с «бандитами-уголовниками», но вовремя спохватился. Вспомнил, с кем имеет дело. Тогда бы мог вконец Мусина разобидеть. Разговор бы совсем расклеился. И он продолжил так: —…с… теми, кто нас не воспринимает.

Мусин уловил этот тон и примирительно махнул рукой:

— Все-все. Кончаю свою музыку. Так вот, Митенька, я пяток раз сидел в тюряге. И эта академия основательно стряхнула плесень лености и пыль глупости с моих мозгов. И чтобы засандалить меня снова туда, нужны агентам угро более сильные мозги, чем у меня. Я пока среди них не вижу таких. Я побывал уже в таких переделках, что у другого бы давно выпали от страха все волосики, предварительно, конечно, побелев, как мел. И поэтому теперь я просчитываю все возможные варианты, как чемпион мира по шахматам, на десять ходов. Это ты тоже в свою очередь пометь себе на лбу. Тогда, наверно, не будешь своими вопросами принижать мои достоинства. — Мусин прилег на кровать. — Ну, а здесь у меня есть проверенный человек. Засыпать он нас не будет.

И Дыра рассказал, как два года назад, будучи главарем одной воровской шайки в Чистополе, он предупредил готовящееся ограбление церкви и самого попа этой церкви. Он сообщил об этом батюшке по той простой причине, что нападение собиралась совершить конкурирующая фирма, во главе которой стоял его давнишний враг Коська Балабанов. Коську полиция изловила и благополучно отправила с помощью суда на нары на пяток лет.

— До этого он мне, гад, помог облачиться в арестантскую одеж ду с деревянными башмаками на четыре года. Вот я ему должок и вернул. — Мусин закурил, пустил по комнате несколько дымных колец и продолжил свое повествование: — Посадить-то посадили его, да вот Временное правительство в феврале прошлого года выпустило этого Балабанова на волю по амнистии. Теперь он и перекочевал в Казань. Дороженьки-то наши с ним и начали пересекаться.

— Но зато ты, как я понимаю, подружился с чистопольским попом, который не забыл твоей услуги.

Мусин кивнул.