Сквозь тьму

Увидев это, Бембо рассмеялся, и он был уверен, что его смех был последним и лучшим. “Никчемные болваны!” - сказал он, как будто трое сзади, у скамеек, были все еще достаточно близко, чтобы услышать. “Это то, что ты получаешь. Это то, что получают все Forthweggets. И, о, клянусь высшими силами, ты когда-нибудь заслуживал этого”.

Каждый раз, когда Эалстан видел листовку, восхваляющую бригаду Плегмунда, ему хотелось сорвать ее со стены, к которой она была приклеена. Его не особо заботило, что случилось с ним потом - после того, что Сидрок сделал с его братом, и после того, как Сидроку это сошло с рук, потому что он присоединился к алгарвейским гончим, Эалстан жаждал мести любого рода.

Единственное, что удерживало его, был страх перед тем, что случится с Ванаи, если его схватят и бросят в тюрьму. Она зависела от него. Он никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь зависел от него. Напротив - он всегда зависел от своего отца и матери, и бедного Леофсига, и даже от Конберджа. Он не думал обо всем, что значила любовь к каунианской женщине, когда начал заниматься этим. Он мало о чем думал, кроме самого очевидного. Но теперь. . .

Теперь, будучи во многом сыном своего отца, он отказался уклониться от бремени, которое на себя взвалил. И вот, несмотря на то, что он хмурился при виде рекламных проспектов, он направился к квартире Этельхельма, больше ничего не делая. Хмурый вид не навлек бы на него неприятностей; большинство фортвежцев в Эофорвике хмурились, когда они проходили мимо плакатов, призывающих их присоединиться к бригаде Плегмунда.

Большинство, но не все. Пара парней примерно того же возраста, что и Эалстан, уставились на одну из рекламных брошюр, их губы шевелились, когда они читали ее простое сообщение. “Это было бы не так уж плохо”, - сказал один из них. “Проклятые ункерлантеры, если хотите знать мое мнение, не пожалеют хорошего пинка по яйцам”.

“О, да”. Его приятель кивнул; солнце отразилось от жира, которым он приподнял волосы достаточно высоко, чтобы придать ему дополнительный дюйм или около того кажущегося роста. Неприятно-сладкий запах жира не совсем перекрывал вонь, которая говорила о том, что ни он, ни его друг в последнее время не ходили в баню.Их туники тоже были грязными; если им когда-либо и везло, то сейчас им это не удавалось.

“Держу пари, тебя там хорошо кормят”, - сказал первый, и его друг снова кивнул.

Они оба смотрели на Эалстана, когда он проходил мимо. Ему не нужно было быть магом, чтобы прочитать их мысли: если бы они ударили его по голове и украли его поясную сумку, они могли бы также некоторое время хорошо питаться. Он выставил плечи вперед и позволил одной руке сжаться в кулак, как бы говоря, что он не будет легкой добычей. Двое голодных головорезов отвернулись, чтобы вместо этого понаблюдать за девушкой.

Когда Эалстан добрался до здания Этельхельма, швейцар еще раз осмотрел его, прежде чем впустить. В этой процветающей части Эофорвика его обычная туника казалась почти такой же поношенной и заслуживающей подозрения, как у молодых людей, которые смотрели на рекламный плакат. Но затем швейцар сказал: “Вы тот парень, который составляет отчеты для лидера группы, верно?”

“Это я”, - согласился Эалстан, и лакей расслабился.

Эалстан поднялся по лестнице. Как обычно, он сравнивал лестничную клетку в этом многоквартирном доме со своей собственной. Лестница здесь была чистой и покрытой ковром и не воняла вареной капустой или кислой мочой. Как и коридоры, в которые выходила лестница.

После того, как он постучал, Этельхельм открыл дверь и пожал ему руку, говоря: “Входите, входите. Добро пожаловать, добро пожаловать”.

“Спасибо”, - сказал Эалстан. Этельхельм жил более роскошно, чем его собственная семья в Громхеорте. Жизнь на широкую ногу была частью того, что сделало abandonleader тем, кем он был, в то время как бухгалтер, который делал то же самое, только заставил бы людей задуматься, не снимал ли он наличные со своих клиентов. Однако, даже если бы его отец был лидером абандендов, Эалстан сомневался, что Хестан стал бы щеголять своими деньгами.Высшие силы знали, что Эалстан не делал - не мог - выставлять себя напоказ.

“Вина?” Спросил Этельхельм. Когда Эалстан кивнул, музыкант принес ему какой-то чудесный золотистый напиток, который сверкал в кубке и вздыхал в его груди. Эалстану хотелось, чтобы Ванаи могла попробовать это. Называть это тем же именем, что и чайную, грубую дрянь, которую он принес домой, в их квартиру, вряд ли казалось справедливым. Этельхельм, судя по всему, воспринял это как должное. Это тоже вряд ли казалось справедливым. Лидер группы сказал: “Принести вам еще чаю и маленьких пирожных, чтобы мы могли притвориться, что мы голые черные зувейзины?”

“Нет, спасибо”. Эалстан рассмеялся. Этельхельм махнул ему на диван.Когда он сел, то утонул в мягких подушках. Борясь с комфортом, как он боролся с томлением, вызванным вином, он спросил: “И этот последний тур прошел хорошо?”