Сквозь тьму

После последнего раунда беспорядков швейцар в многоквартирном доме Этельхельма привык оставаться внутри, в вестибюле. Он не позиционировал себя так, чтобы люди могли его видеть, как он делал раньше - возможно, у него был ограниченный кругозор. Еще один вопрос, который Эалстану не хотелось задавать. Швейцар встал и придержал для него дверь. “Увидимся снова”, - сказал он.

“О, так и будет”, - сказал Эалстан. Перспектива должна была обрадовать его, особенно если это означало, что он увидит больше золотых монет. И это произошло - в некоторой степени. Но это также опечалило его, потому что Этельхельм, бесспорно, был не тем, кем он был.

Всего в полутора кварталах от элегантной квартиры Этельхельм банда алабора разбирала обломки сгоревшего здания. Рабочими были каунианцы, некоторые мужчины, некоторые женщины. Если бы их надзирателями были альгарвейские солдаты или констебли, Эалстан был бы зол, но не удивлен. Но люди, которые заставляли каунианцев выполнять их задачи, были фортвежцами, вооруженными только дубинками - и уверенностью, что они поступают правильно.

Эалстану хотелось проклясть их. Он хотел убедить их, что они были неправы. Он хотел сказать им, что они играли на руку своим завоевателям.В конце концов, он ничего этого не сделал. Он просто шел дальше, сжав свободную руку в кулак так сильно, что ногти впились в ладонь, живот сводило от гнева, который он не смел показать.

Еще больше разрушенных, сгоревших зданий лежало в бедных районах Форвика. Никто не начал их убирать. Эалстан задавался вопросом, сколько времени это займет. Он также задавался вопросом, случится ли это когда-нибудь. Он не собирался задерживать дыхание.

Тут и там люди проходили через обломки. Некоторые были людьми, которые жили и работали в этих зданиях, делая все возможное, чтобы спасти то, что могли. И некоторые, без сомнения, были никем иным, как падальщиками. Эалстан свирепо посмотрел на собирателей, что не принесло никакой пользы: это могло бы разозлить людей, которые имели право искать то, что принадлежало им, но совсем не обеспокоило мародеров.

Он зашел в булочную и купил две буханки хлеба. Это была отвратительная еда, которая стала еще отвратительнее после последних беспорядков. Он давно привык к пшеничной муке, смешанной с ячменной и ржаной. Они делали буханки гуще и румянее, потому что они поднимались медленнее, чем пшеничные, но на вкус были не слишком странными. С другой стороны, молотый горох, фасоль и гречневая крупа ...

“Что дальше?” - спросил он пекаря. “Опилки?”

“Если я не смогу достать ничего другого”, - ответил парень, добавив: “Послушай, приятель, я ем тот же хлеб, который продаю. Времена непростые”.

“Нет”, - согласился Эалстан. Действительно ли пекарь ел тот же хлеб, что и его покупатели? Эалстан сомневался в этом. Судя по всему, что он видел, любой, кто имел привилегированное положение в любом случае, пользовался им как мог.Эалстан невесело усмехнулся. Если это не был альгарвейский взгляд на мир, то он не знал, что это было.

Когда он вернулся в свою часть города, он остановился и поразился тому, что все здания в его квартале остались нетронутыми. О, несколько новых окон на двух нижних этажах были заколочены, но многие окна были заколочены уже давно; стекло в наши дни было дорогим, и его было трудно достать.

Ноги, копыта и колеса стерли свежие пятна крови с верхушек булыжников, но красно-коричневые все еще оставались между серыми и желто-коричневыми камнями. Кто-то оставил кровавый отпечаток руки и на стене здания рядом с домом Эалстана. Он задавался вопросом, что случилось с этим товарищем. Он боялся, что ничего хорошего.

Он задержался в вестибюле, чтобы взять свою почту из латунных ящиков у стены напротив двери. Замок на его ящике был настолько прочным и навороченным, насколько он мог себе позволить; у него был один ключ, у почтальона - другой. Остальные ящики украшали такие же впечатляющие образцы слесарного искусства. В округе мало кто доверял добрым намерениям своих соседей.

Когда Эалстан увидел четкий, знакомый почерк своего отца на энвелопе, он схватил его со смесью волнения и тревоги. Он не очень часто получал известия из дома, а отвечал еще реже. Но новости, как он обнаружил, когда получил письмо, в котором говорилось о смерти Леофсига, могли быть плохими так же легко, как и хорошими.

Я открою это наверху, сказал он себе. Я все равно ничего не смогу сделать с этим здесь, внизу. Он посмеялся над собой, снова без веселья. Он тоже ничего не смог бы с этим поделать после того, как поднялся к себе домой.

Ему пришлось отложить бухгалтерские книги, чтобы он мог постучать в дверь.Ванаи впустила его. “Что у тебя там?” - спросила она, указывая на "воробей".

“Это из дома”, - ответил он. “Это все, что я знаю прямо сейчас”. Он поднял конверт, чтобы показать ей, что не открывал его, затем добавил: “У меня не хватило духу сделать это внизу, в вестибюле”.