Та спустился с заостренного камня и поплелся к скале, оставляя след, словно улитка, но не слизистый, а кровавый. Ощупывая холодный камень, принялся обходить его по кругу, и с изумлением осознал, что несколько месяцев прожил в оптической иллюзии. Он вернулся и опять забрался на вершину камня – лезвие без труда отыскало только что проделанные борозды в стопах и погрузилось в них. Тауш наклонился в нужную сторону, немного согнул колени и прищурился. Ну и вот оно: храм вновь предстал перед ним во всем своем каменном великолепии, с крышей из крон деревьев, появившихся словно из ниоткуда, таких странных в пустыне Лысой Долины, с ручьями, чье неустанное журчание он слышал, но лишь теперь сумел увидеть, как они стекают по одной из стен храма изящными водопадами, с сотнями, а может и тысячами птиц всех видов, летающих вокруг, и с теми странными кубами над воротами – они все продолжали и продолжали тереться друг о друга, соприкасаясь влажными сторонами. Святой поглядел, как каменная крошка осыпает порог врат, и спустился с камня-лезвия. Направился в сторону скалы; опустившись на колени, пошарил руками по земле – и нашел кучку свежей каменной крошки. Перешагнул через тайный порог и опять оказался во дворе храма, так аккуратно завернутого в иллюзию. Услышал, как трутся друг о друга камни, как журчит вода и щебечут птицы, и увидел, что ученики ждут его с улыбкой. Та им тоже улыбнулся. Он был дома.
После глубокого и крепкого сна, похожего на великий сон, Та проснулся в ночи и услышал ритмичное постукивание, в аккуратном ритме сопровождающее шуршание босых стоп. Святой открыл глаза, сел на своем ложе и увидел, что посреди комнаты стоит скрюченный старец и смотрит на него.
– Святой, – сказал гость, и несколько птиц, прятавшихся по углам, взлетели. – Ты проснулся.
Та кивнул и попытался спуститься с каменной плиты.
– Нет-нет, – проговорил старец хриплым, надтреснутым голосом. – Не вставай.
Он подошел и помог Та снова лечь на постель из серой холстины, двигаясь так тяжело, словно был старым, как мир.
– Твои уши исцелились, сын мой, так что ты можешь слушать. Твои глаза тоже исцелились, и ты уже начал замечать то, чего другие никогда не видели. Но к тебе еще не вернулся голос, поэтому тебе придется слушать молча. Знай же, святой, что ты находишься у Искателей Ключа из Лысой Долины, чья обитель то невидима, когда свет падает под определенным углом, то видна как на ладони. Так было всегда, еще с тех времен, когда мы отделились от славного Нифы из Альбарены и начали искать Ключ. Мы на этом пути не одиноки, поскольку и обитатели не’Мира – а они, сын мой, между собой называют его над’Миром – ищут Ключ, но тот един и неделим, хоть имеет два лика, ибо он и есть Исконное Слово, которое значит одновременно примирение и вражду. Мы спрятались от всех миров, потому что они нас выслеживают, – да будет тебе известно, среди них нет хороших и плохих, но все они вырваны из Слова Тапала, сеющего любовь или разлад в зависимости от того, как его произнести. Я вытащил тебя из ямы, где ты едва не испустил дух, потому что братья-птицы меня оповестили о том, что в тебе таится
Старец замолчал и устремил долгий взгляд в пустоту, пытаясь то ли что-то вспомнить, то ли забыть. Потом положил ладонь на руку святому и продолжил:
– То существо, которое ты встретил в Лысой Долине – тварь из не’Мира, которую к нам забросили через вскрытый с той стороны пузырь, и с той поры она бродила по свету, полоумная. Имя этому сильному и безжалостному кретину – Трынтэ-Грэмадэ. Ему несколько сотен лет от роду, и его тяжело поймать, потому что он может принимать любой облик, когда бросает миру вызов и проглатывает его. Мы про него давно знали, еще с той поры, когда первые Искатели обосновались в Долине и построили храм, но встречаться довелось лишь дважды. А может, и чаще, поди разбери, потому что монстра от не монстра можно отличить только по запаху – от него смердит не’Миром, или пахнет над’Миром. Трынтэ-Грэмадэ узнал про тебя и увидел, как ты бродишь по пустыне. Он накинулся на тебя, и вы боролись, и в той стычке, несомненно, ты испытал ужасную боль, а он украл бо´льшую часть твоего облика, сорвал с тебя кожу, выдрал голосовые связки из глотки и железу из пупка, и еще присвоил половину твоей души – а куда он со всем этим отправился потом, нам неведомо.