Слабое звено (СИ)

Самый короткий путь от вентрального шлюза к дорсальному составлял около полутора сотен метров, но ей показалось, что она вышагала детскими шажками марафонскую дистанцию и потратила на нее добрую половину своей жизни. Аварии, заправки водой, переломы и выращивание растений остались где-то в далеком прошлом, настоящее было наполнено пустотой и неопределенностью, а будущее скрывалось где-то в дорсальном шлюзе и не вызывало ничего, кроме чувства первобытного страха перед неизвестностью. Она вдруг поймала себя на мысли, что не хочет, чтобы ее дорога кончалась. Она хочет подольше задержаться в настоящем, где никто ей не угрожает, никто не приказывает, никто не пытается ее убить и никто не напоминает ей о том, что она, возможно, худший космонавт в истории. Это был секундный момент ясности, и она переехала его товарным составом одинаковых фраз:

— Он мой друг. Он мой друг. Он мой друг.

Любой шахматист знает, что нервное напряжение порой может утомить человека не хуже физического. Ирма не была шахматисткой, но быстро усвоила эту истину. Постоянная концентрация на каждом движении выпивала из нее жизненные соки, заливала потом ее лицо и сковывала в ее теле даже те мышцы, о существовании которых она и не подозревала.

Настал момент, когда пришла пора в последний раз отстегивать карабин и открывать дорсальный люк. Корабль поприветствовал ее нишей, залитой красным освещением, и она без тени сомнений погрузилась в нее, закрыв за собой люк. Шлюз начал наполняться воздухом, и лишь услышав приглушенное шипение Ирма разглядела открывающиеся перед ней перспективы: ей предстояло взойти на первую палубу, из которой нет других выходов, и столкнуться лицом к лицу с человеком, который пару миллионов лет назад пытался отравить ее азотом.

Шлюзование закончилось, и камера выпустила скафандр на первую палубу. Дальше управление над ее телом взяли инстинкты, и она лишь смутно припоминала, как сняла гермошлем, увидела лица Игоря и Ленара, а так же лицо Игоря, разбитое брошенным в него гермошлемом.

13. Пинок под зад

В дальнем космосе не было острой необходимости следить за своей внешностью. Существовали лишь общие рекомендации, согласно которым космонавты должны носить чистую одежду, причесываться по утрам и хотя бы раз в неделю брить лицо. Согласно мнению психологов, в условиях длительной изоляции у космонавтов могут начать атрофироваться чувства порядка и дисциплинированности, а минимальный уход за собой является чем-то вроде профилактики. Этих рекомендаций придерживались практически все, но кое-кто заходил гораздо дальше.

Вильме по натуре был свойственен некоторый нарциссизм, проявляющийся в склонности к самолюбованию, когда она в тайне ото всех крутилась перед зеркалом и восхищалась увиденным. Вслух она не обнаруживала в себе эту черту характера, однако пары открытых глаз на лице было достаточно, чтобы увидеть ее странную озабоченность собственной внешностью. В то время, как самые смелые женщины не решались отпускать волосы ниже плеч, золотые кудри Вильмы струились и извивались вплоть до лопаток, где их рост достиг своего предела. Она натиралась увлажняющими кремами, периодически красила ногти в контрастные цвета, замазывала тональным кремом шрамы на лице, удаляла лишние волоски на бровях, потела в войне с коварным врагом, растущим на ее боках, и все эти усилия Вильма прилагала исключительно во имя Вильмы. Ей нравилось себе нравиться, и в какой-то степени у нее был роман с самой собой. Это отчасти роднило ее с капитаном Урбаном, который, казалось, проработал с гирями больше времени, чем пролежал в криостазе, и явно преследовал цель занять собой как можно больше пространства.