Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник

— Скандал был ужасный! Сеяна хотели арестовать и предать военному суду. Но из Рима пришел приказ: раз жаловать, выгнать из армии, но не трогать. Я так понимаю, батюшка Страбон постарался, замолвил, где надо словечко за юного и опрометчивого сынка. Короче, отмазали… А наш Сеян зажил на Родосе в качестве частного лица и клиента Тиберия. Ни на шаг не отходил от него. Как раб прислуживал ему за столом, как вольноотпущенник следовал за ним в баню, к философам и астрологам, как гладиатор охранял его днем и ночью и весьма быстро стал для Тиберия совершенно незаменимым человеком. И хотя Тиберий и тогда был крайне недоверчивым и стремящимся к одиночеству человеком… Я знаю Сеяна. Он — гений приспособления! Когда он хочет кого-то привлечь к себе и включает для этого всё свое головокружительное обаяние, свою поразительную догадливость, внимательность и чуткость к тому, кого он обхаживает, то действительно голова идет кругом и кажется, что во всем мире нет, не было и не будет человека, который бы так тебя понимал и так о тебе заботился… Ты что-то хотел сказать, Максим? — вдруг спросил Пилат, по-прежнему глядя в потолок беседки.

— Нет, ничего. Я слушаю.

— К тому же, — продолжал Пилат, — наш милый Сеян почти ежедневно поставлял Тиберию точную и дельную информацию обо всем, что происходит в мире: и в Риме, и в Азии, и в Армении, и в Сирии, и даже в Паннонии и Галлии… Для ссыльного, с которым гнушаются или боятся разговаривать, такой источник информации, как ты понимаешь, совершенно бесценен. За одно это можно укротить свою недоверчивость, привязаться и даже полюбить! Императора в Тиберии он увидел еще на Самосе. А на Родосе увидел, что он, Элий Сеян, должен делать для того, чтобы Тиберий и вправду стал императором, — заключил Пилат и продолжал: — Три года Сеян никуда не отлучался с Родоса, но многие с нужными новостями приезжали на остров и многие уезжали с различными поручениями от Сеяна… Не исключаю, что какой-то центурион мог ненароком оказаться на пути из Рима в Испанию как раз тогда, когда этим путем следовал Луций Цезарь — «краб» в нашем сне… И вот, один из наследников скоропостижно умирает в Масиллии… Ты о чем-то хочешь спросить, Максим? — снова спросил Пилат.

— Нет, не хочу, — ответил тот.

— А я, представь себе, ничего не хочу сказать, — сказал Пилат. — Я никогда не слышал о том, что Сеян был причастен к смерти, а тем более к убийству Луция Цезаря… Но уж больно вовремя умер!.. И вскоре после его гибели «самосский павлин», Гай Цезарь, вдруг ссорится со своим ближайшим другом и любимым наставником Марком Лоллием. И, чтобы досадить Лоллию, не возражает против возврата Тиберия из ссылки… Тиберий покидает Родос и возвращается в Рим. А Лоллий куда-то исчезает, и никто о нем больше не слышит. И всё эдак — один к одному. И Сеян вроде бы совершенно ни при чем. Но вот, во сне нашем, который мы с таким трудом толковали, «повар» говорит: «Я лишь недавно стал осваивать поварское искусство. Но парень я способный, у греческих поваров учился. И главное: предан тебе и о здоровье твоем пекусь». Помнишь?

— А что видение твое повествует о смерти Гая Цезаря? — вместо ответа спросил Максим.

— Еще на Родосе у Сеяна были мощные армянские связи, — сказал Пилат.

— Что значит «армянские связи»?

— То и значит, что в Сирии, в Азии и даже в Армении у него были свои люди… «Я лишь недавно стал поваром…» То есть убить не убили, но ранили в Армении, и в Ликии умер «павлинчик»… И вот уже Тиберий усыновлен Августом и объявлен официальным наследником. Август посылает его сначала в Германию, потом на подавление паннонского восстания, потом — опять в Германию. И всюду за ним следует Элий Сеян. По-прежнему никаких постов не занимает. Но в первой Германии формирует сперва центурию, а потом целую когорту из гладиаторов, которые сражаются вместе с Тиберием и денно и нощно его охраняют. В Паннонии к этой гладиаторской когорте Сеян присоединяет еще одну когорту, набранную уже из воинов: отборных, выносливых, исполнительных, неустрашимых и преданных настолько, что отца родного зарежут, если потребуется. А во второй Германии еще одну такую же когорту формирует. И этих когорт становится уже три. И все они Сеяну подчиняются, хотя, повторяю, частному лицу, который даже не центурион, а просто «друг главнокомандующего». И в каждой когорте, разумеется, есть своя разведка и контрразведка — службы, как ты говоришь… «Гений приспособления» постепенно превращается в «гения организации».

Пилат перестал разглядывать потолок, приподнялся на ложе, повернулся на правый бок и локтем уперся в подушку, теперь уже не лежа навзничь, а именно возлежа.

— От слова «увидел» мы теперь переходим к слову «победил»? — спросил Максим.

— Да, можно, пожалуй, перейти, хотя до победы еще очень далеко, — раздумчиво ответил Пилат. — Ликвидация гусенка-Постума, изведение журавля-Юлии — это, так сказать, лишь предварительная разведка и зачистка освободившейся территории.

— И всё-таки я не верю, — недоверчиво заметил Максим. — Представить себе не могу, чтобы Сеян был причастен к этим убийствам.