Сладкий лжец

Неужели она подумала, что мне так плохо живется? Господи, я же был звездой. За годы своей игры я заработал более восьмидесяти миллионов и еще больше благодаря рекламе. Я мог считаться богатым. Честно говоря, я, вероятно, зарабатывал больше, чем она. Даже не играя. Я тут же почувствовал себя полным придурком из-за того, что подумал об этом.

Возможно, мой хмурый вид отразил больше мыслей, чем я предполагал, потому что Эмма покачала головой, как бы извиняясь.

– Просто… мы никогда не говорили об этом. О твоей жизни. Ты остаешься в Роузмонте, как будто прячешься…

– Я не прячусь. Я там, потому что… – Мое горло сжалось, и я прокашлялся. – Мами́ нужна компания.

Дерьмо. Это прозвучало совершенно нелепо. И мы оба это знали.

– И все? – спросила она тихо, ласково. – Ты собираешься посвятить остаток своей жизни тому, чтобы составлять компанию Амалии?

У меня внутри все сжалось, и я хмыкнул, отводя от нее взгляд, затем разозлился из-за этого и вызывающе посмотрел в ответ.

– Она моя бабушка.

– Я знаю. Но как насчет твоей жизни? – Теперь Эмма оказалась ближе и смотрела на меня с другой стороны длинного кухонного островка. – Ты так молод. У тебя так много вариантов…

– Да, верно, – вмешался я, почувствовав, как нарастает старая обида, старое подавленное разочарование. – Я знаю.

Эмма сделала паузу, снова нахмурив брови.

– Знаешь, – неуверенно повторила она.

Я шумно выдохнул.

– Я не хотел обсуждать это прямо сейчас, но я разговаривал с Рикманом.

– Твоим старым тренером?

Я кивнул.

– Да. И Кларком, генеральным менеджером моей команды, а также с Джеком Морисоном, владельцем. – Мои руки легли на стойку. – Если врачи разрешат мне играть и если я буду чувствовать себя хорошо, они вернут меня обратно.

Весь воздух будто вылетел из комнаты со свистом. У Эммы отвисла челюсть, она в ужасе уставилась на меня.

– Они вернут тебя обратно? – Она побледнела. – Но ты же ушел на покой.

– Мы все в курсе, Эм.

– Ты ушел, – сказала она более решительно, – потому что тебе грозила опасность повредить мозг. Навсегда.

– Знаю, – огрызнулся я. Затем перевел дыхание. – Но я по-прежнему в отличной форме. Снова оказаться на льду… это было приятно. Я все еще могу делать это. Я мог бы просто…

– Просто что? Сдохнуть к чертовой матери? – Она произнесла это пронзительно, а после прикусила губу, будто изо всех сил пытаясь успокоиться.

– Я буду осторожен, – произнес я, сопротивляясь, хотя все, что мне хотелось сделать, – это закричать. – Очень осторожен.

– Играя в хоккей. Полноконтактный вид спорта. – Она фыркнула, скорчив гримасу. – Тот самый вид спорта, из-за которого ты с самого начала оказался в таком положении.

– Эмма…

– Не надо этих «Эмма». – Она отмахнулась, словно могла таким образом избавиться от своего раздражения. – Не надо… успокаивать меня!

– Ладно. Не буду. – Я вцепился в край стойки. – Тогда не читай мне нотаций, как будто я невежественный ребенок.

– Тогда не веди себя как невежественный ребенок, – горячо возразила она. – Используй свой большой и драгоценный мозг. Это иррационально…

– О черт, ради всего святого…

– Ты воспользовался своим драгоценным мозгом, когда ушел. Используй его снова, твою мать.

Мои зубы лязгнули друг о друга, и я стиснул их, не в силах ответить без крика.

Вокруг Эммы потрескивала энергия, освещая глаза, придавая линиям ее тела резкий рельеф. Она была прекрасна и одновременно наводила ужас.

– А как насчет предложения Делайлы? Ты любишь печь, создавать десерты. Ты же художник…

– Я хоккеист! – Крик эхом разнесся в пространстве и отразился от него. – Только им я всегда и хотел быть! – Звук, вырвавшийся у меня, походил на вопль раненого животного. Он пристыдил меня и привел в ярость. Я стукнул кулаком по стойке. – Не читай мне лекцию о том, кто я такой, когда у меня есть шанс… Черт!

Я отвернулся, у меня перехватило горло. Тяжело дыша, я упер руки в бедра и быстро заморгал, чтобы избавиться от жгучего покалывания под веками.

В тишине чувствовались тяжесть и холод. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

– Я в лучшей форме в своей жизни, Эм. Я могу это сделать. Теперь я буду осторожен. Я знаю, что поставлено на карту.

Слова были хрупкими, как сахарная пудра. Но Эмма не прорвалась сквозь них, как я ожидал. Она не стала сопротивляться мне. Ее вздох прозвучал тихо, будто дуновение ветерка. Я бы даже не услышал его, если бы не ожидал ее ответа и ссоры, которую хотел устроить.

– Тебя никогда не будет радовать что-то другое, не так ли? – спросила Эмма.

По мне прошла невидимая рябь, и все, что я смог сделать, – это отрицательно покачать головой. Последнее, чего я ожидал, – что ее руки обхватят меня сзади, что она прижмется ко мне и крепко обнимет, когда я полностью закроюсь.

Я этого не ожидал. Но в ту секунду, когда Эмма сделала это, мое тело отреагировало сильной дрожью, сердце бешено заколотилось о ребра. Я обхватил ее тонкие предплечья, погладил шелковистую кожу, нуждаясь в этом контакте.

– Я не хочу ссориться, – сказала она.

Тогда я повернулся, притягивая ее к себе.

– И я не хочу.