Сладких снов

И тут она улыбнулась. Улыбнулась доброй чистой улыбкой. Ее лицо сияло, она улыбалась так, будто ее выпустили из клетки, так дети улыбаются родителям после долгой разлуки. Я не видел такой ясной улыбки на ее лице с тех самых пор, как встретил ее.

– Все, вот теперь мне действительно все равно, что ты скажешь, – шмыгнув носом, сказала она и рассмеялась.

– Что это было?

– Не знаю, – сказала она и снова звонко рассмеялась. – Просто, когда ты сказал эту ересь про то, что ты меня не бросишь и так далее, я вдруг почувствовала что-то странное. Будто бы в тот момент ты стал самым близким мне человеком на Земле.

– Я просто хотел сказать, что могу тебе помочь.

– Оставь слова, бесполезно. Ты сказал какую-то ересь, я бросилась рыдать тебе в плечо, это не объяснить словами, даже не пытайся, это был момент какой-то душевной близости что ли. Но нет, не так, в общем, мы друг друга поняли и это главное. Слова здесь не нужны, наслаждайся тишиной.

Мы продолжили путь, однако Юля заметно оживилась. И несмотря на свои слова, тишиной наслаждаться она явно не собиралась и теперь говорила без умолку, будто у нее прорвало трубу и теперь она торопиться сказать все, что не сказала за прошедших три года. Все время она улыбалась, причем выглядело это настолько естественно, что я понял, сейчас я вижу ту самую Юлю, которой она была может лет пять назад. Еще до того, как Станкич придумал свое устройство.

Неужели и я пять лет назад был другим, как же выглядел этот Данька пять лет назад? И как мне теперь вернуть его? Хотя может и не стоит, ведь тот Данька ни за что бы ни помог Юле, а сказал бы пару слов, сделал грустное лицо и пошел дальше.

– Дань, спасибо тебе, – Юля неожиданно прервала шутливый разговор об овсяной каше, но улыбка не сошла с ее лица.

– За что? Я просто стоял полчаса и ничего не делал. Ты могла с тем же успехом обнять дерево и поплакать.

– Нет, как же ты не понимаешь? Дерево не может тебе посочувствовать, ты не можешь почувствовать в нем какой-то моральной поддержки. Да, ты ничего не сделал физически, но вдруг неожиданно ты сумел поддержать меня всей своей душой, что в тот момент было гораздо важнее. За сегодняшний день я пролила много слез, но когда я плакала в твое плечо, то чувствовала, как боль покидает меня, и взамен ей приходит легкость. Легкость жизни, когда ты просто живешь и можешь чувствовать что-то кроме боли и пустоты, – тут Юля спрятала лицо в руки и звонко рассмеялась. – Только послушай меня, я несу бред едва ли не хлеще, чем ты.

– Знаешь, ты была права, когда сказала, что есть вещи, которые нельзя выразить словами. Мы оба чувствуем это, но не можем описать. Я все понял, ты все поняла, давай действительно больше не будем пытаться сделать невозможное и просто больше не будем к этому возвращаться.

– Согласна, но все равно, спасибо тебе, Данька.

– Пожалуйста, обращайтесь к нам еще.

Деревни мы достигли уже к вечеру, я и не заметил, что все эти события отняли у нас столько времени. Конечно, мы смело могли пройти этот путь гораздо быстрее. Но знаете, я рад, что случилось то, что случилось. Теперь Юля вела себя совершенно по-другому. Теперь она все время рассказывала о чем-то. О том, как ездила к бабушке в деревню, когда еще была ребенком, о том какая добрая у них была собака, и даже о том как научилась готовить какое-то ресторанное блюдо из того, что было в хранилище.

Мне было приятно и легко ее слушать, она оказалась очень внимательным и отзывчивым собеседником. Та Юля, которую я знал еще утром и та, что сейчас шла рядом со мной и кивала в тон своим и моим словам, были совершенно разными людьми.

Утренняя Юля была мрачной сумасшедшей женщиной, ее одолевали страхи и истерики, мир ее был окутан серым туманом, она боялась всего на свете, отовсюду она чувствовала угрозу. Когда появился я, все только ухудшилось, она боялась меня, боялась, что я снова сделаю ей больно, да и в путь со мной она отправилась только из страха снова остаться одной наедине с самой собой, со своей бедой.

Наверно поэтому меня столь удивил ее голос, она выглядела как подросток, но внутри ее все было разрушено и окутано мраком, как будто она давно прожила свою жизнь и состарилась изнутри.

Теперь же она шла и смеялась, все время что-то говорила, размахивала руками в тон своей речи. Теперь она, очевидно, стала собой, три года она, оставшись одна, непрерывно день за днем проигрывала бой глубокой печали, она разучилась верить во что-то хорошее, и от человека осталась только оболочка. Но теперь что-то изменилось, она почувствовала, что может доверять мне и для нее это самое важное.