Сладкое желание

Колин поцокал языком и примирительно произнес:

— Не надо так сильно волноваться. — И, глядя на то, как у нее на лбу начала пульсировать жилка, со слегка озабоченным видом добавил: — Это может быть вредным для здоровья.

— В данном случае я добьюсь своего, — пообещала старая графиня тихим, но весьма решительным голосом.

В ответ на эту угрозу Колин только фыркнул. Ну что его бабушка могла сделать? Он, Колин, уже взрослый человек. К тому же он от нее совсем не зависит.

Она повернулась вокруг своей оси, причем как-то так удивительно быстро для человека ее возраста, которому для ходьбы требовалась трость.

Почесывая затылок, Колин отступил назад и стал смотреть, как она выходит из его спальни, громко ударяя при ходьбе своей тростью в пол.

Хотя он отнюдь не жалел о своем решении жениться на Эле, слова его бабушки снова и снова звучали эхом у него в ушах. «Ты — позор для нашей семьи… Я всегда это знала. Я увидела это в тебе, когда ты был еще мальчиком. Твой отец… он тоже это видел. Это читалось в твоих глазах. Слабость характера».

Он задумался о своих родителях, которых никогда не знал, и ему стало интересно, согласились ли бы они с мнением его бабушки о нем или же нет.

Грасиэла запечатала письмо, которое она только что закончила писать, и встала из-за письменного стола. Прежде чем она успела от него отойти, ее взгляд зацепился за газету, лежащую в развернутом виде на краю столешницы. На третьей странице этой газеты находилось объявление о ее помолвке, напечатанное жирным шрифтом, — так, чтобы оно бросалось в глаза. У нее в животе что-то сжалось. Ей подумалось, что Колин, пожалуй, был прав: им и в самом деле следовало сообщить о своей помолвке. Если бы они попытались действовать скрытно и при этом об их отношениях все равно стало бы известно, злые языки трепались бы еще сильнее.

С письмом в руке она вышла из комнаты, намереваясь передать конверт одному из слуг, чтобы тот отнес его на почту. Ее пальцы сжали хрустящую бумагу. Слова, которые она написала в письме, были полны фальшивой радости и сообщали о ее счастливейшей помолвке с лордом Стриклендом. К ее горлу подступил удушающий ком. Ей было очень тяжело врать своей подруге. Кроме того, поскольку Поппи была замужем за внебрачным сыном ее, Грасиэлы, покойного мужа, она чувствовала себя еще и ее родственницей. Она считала Поппи и Струана своими близкими людьми, пусть даже Маркус и придерживался иного мнения.

Грасиэла почувствовала жалость к Струану Маккензи еще до того, как с ним познакомилась. Его имя упоминалось Маркусом, а до этого ее муж Отенберри как-то раз сказал, что в Шотландии есть какая-то вертихвостка, которая утверждает, что родила от него ребенка. Грасиэла, услышав это, тут же почувствовала, что пресловутая «вертихвостка», наверное, говорит правду. Ведь к тому моменту Грасиэла уже знала, как ведет себя мужчина, за которого она вышла замуж… мужчина, очень нехорошо поступавший по отношению к женщинам, которых он встречал, превращая их мечты в пыль и оставляя их сердца навсегда разбитыми.

Когда она наконец-таки познакомилась со Струаном Маккензи, его внешнее сходство с Отенберри было неоспоримым, и ей стало стыдно за все то, что ему довелось вытерпеть от его отца. Точнее говоря, из-за того, что этот самый отец отказывался признавать в нем своего сына.

Она решила отправить это письмо, потому что знала, что до Струана и Поппи дойдут слухи о ее помолвке с Колином — если еще не дошли, — а эта пара заслуживала того, чтобы Грасиэла лично написала им по данному поводу.

Взглянув на стоящий в коридоре стол, она невольно остановилась. На нем лежала целая стопка конвертов, и все они были адресованы ей. Необычно большой объем корреспонденции для этого времени года, когда заседания парламента не проводились, в связи с чем почти вся знать находилась в своих поместьях. Эта стопка продолжала увеличиваться каждый день. Едва только разлетелась новость о ее помолвке со Стриклендом, как к ней в дом посыпались приглашения. Уважаемые светские дамы, которые раньше относились к ней весьма холодно, теперь желали видеть Грасиэлу у себя за обедом или ужином. Она не была настолько глупой или наивной, чтобы думать, будто ей вдруг удалось приобрести для них какую-то ценность или стать значимой личностью. Вовсе нет! Герцогиня она или не герцогиня, но ее всего лишь терпели. Ей никогда не были рады в среде этих «сливок общества». Ее там никогда не считали своей.

— Мама! — В коридор очень быстро зашла Клара, по пятам которой бежал щенок. Явно чем-то встревоженная, она махала над головой какой-то запиской.

— Клара, что случилось?

Грасиэла жестом заставила Клару остановиться.

— Это Энид, — ответила Клара, тяжело дыша. — Я только что заходила в ее комнату. Мне показалось странным, что она так долго не встает утром. Я зашла к ней и увидела, что она уехала.

От этих слов Грасиэлу охватило сильное беспокойство.

— Что значит «уехала»?