Сладостное забвение

Мне уже почти тридцать – и ни разу в жизни я не бывал настолько туп, чтобы трахаться без презерватива. А теперь я испорчен своей маленькой невестой за секунду. Не думаю, что хоть раз занимался сексом с женщиной, с которой не спала, как потом выяснялось, половина кузенов, или (еще лучше) Тони. Черта с два! Я верил, что кто-то из них будет чистым, но на всякий случай всегда пользовался защитой. Я сжал зубы, подумав о партнерах Елены. Хотелось знать, сколько у нее было мужчин, их имена, все, что они с ней творили, а потом сделать то же самое, но в два раза круче и заставить ее забыть, что они вообще существовали.

Я задался вопросом, принимает ли она противозачаточные таблетки, и пугающе понадеялся, что нет. Я стремился быть неразрывно связан с этой женщиной. Хотел написать на ее коже свое имя и сделать с ней много чего извращенного, лишь бы она знала, что принадлежит мне. Я бы запер ее в комнате на замок и кормил с руки.

Я с безразличным видом докурил сигарету и стал прикидывать детали нового плана.

Двор осветили фары машины Луки. Выходя из автомобиля, он заправил рубашку в брюки и поправил рукава.

– Дай угадаю. Это милая принцесса в розовом жутко тебя разозлила и испортила мне ночь.

Я покачал головой, услышав глупейшие словечки о принцессе, и закурил очередную сигарету.

– Поразительно, что ты вообще находишь, кого трахнуть, с твоей-то рожей.

Лука улыбнулся и вытер рот, словно на губах еще могло что-то оставаться.

– Ты заплатил? – спросил я и переключился на шум города. Сирены, шорох колес по асфальту, бесконечные нарезки лучших моментов бейсбола, доносящиеся из телевизора соседа Джона. Кстати, он был одним из моих головорезов, и я подумал, что стоит повысить ему зарплату. Пусть починит треклятый кондиционер. А если бы я хотел день и ночь слушать про бейсбольную лигу, врубил бы свой телевизор.

Лука прошел к холодильнику, стоящему в гараже, и взял пиво.

– Если бы заплатил, может, было бы лучше. – Он открыл банку и сел на шезлонг. – Она, мать ее, весь процесс не затыкалась и болтала о тебе.

– Интересно. – Когда я вдыхал достаточно глубоко, чтобы прогнать из носа запах Елены, то ощущал аромат лета, которое близилось к концу. Свежестриженная трава, машинное масло, исчезающее тепло и – порой – горький запах большого города.

Лука усмехнулся:

– Изабель.

– Если ты думаешь, что я знаю, как ее заткнуть, тебе не повезло.

Он засмеялся.

В действительности я знал парочку способов, но не хотел говорить про Изабель. Во мне до сих пор бродила злость. Я вышел из гаража и прислонился к своему «Мустангу», припаркованному у ворот.

Изабель… Я вспомнил, что она придет утром. Она была моим поваром и, честно говоря, паршивой горничной, а раньше работала постоянной дамой для секса. Во всяком случае, по понедельникам и четвергам. Это оказалось исключительно удобно, но потом она трахнула Тони и принесла сюда ненужную мелодраму. Я не прикасался к ней уже год, да и сталкивался всего пару раз.

Я задумался. Мужчина Коза ностра не позволяет любовницам или бывшим разгуливать перед невестой. Я прекрасно знал нрав Изабель. Она, конечно же, постарается подколоть Елену нашим мимолетным совместным прошлым. А будет ли Елене до этого дело? Грудь обожгло при мысли о том, что, возможно, ей будет не наплевать.

– Твоя принцесса в розовом с ней встретится, – сказал Лука, тем самым интересуясь, что ему предпринять.

Но мое внимание привлекло движение в окне.

Я глубоко затянулся и поймал взгляд Елены за стеклом. Ее силуэт освещал мягкий свет лампы. Спутанные черные волосы и нежные глаза. Сердце пустилось в пляс.

Я получил то, чего хотел, то, что, как я думал, было мне нужно, чтобы покончить с одержимостью Еленой, перестать фокусироваться на ней и жить дальше. Но вот я снова смотрел на нее, а в груди прямо под ребрами что-то ныло.

Словно Елена ранила меня одним своим взглядом.

Я прищурился и выпустил облако дыма.

– Пусть встретится.

Глава тридцать девятая

Жизнь проста, но мы настойчиво ее усложняем.

– Конфуций[97]

–

Елена

Пели птицы. Солнечный свет приятно освещал комнату через окно. Ощущение было, как у лошади, которую сначала загнали до полусмерти, а потом отправили в стойло, не остудив. Между ног болезненно ныло, а кожа была чувствительной, как будто грубые руки и щетина Нико протерли меня насквозь.

От воспоминаний я тут же согрелась, хотя и знала, что не следовало бы. Мои чувства к нему были легкомысленными и раздражали. Я хотела прямого пути, по которому можно идти зрело и вдумчиво, но с Нико ничего подобного не светило. Он заставлял меня гореть, а затем окунал в ледяную воду. Он был нежен, а через секунду резок. Он оказался грубым и убил человека, только чтобы получить меня.

Когда я думала о нем, руководствовалась не мозгом, а совсем другим органом.

Тем самым, в котором бьется пульс.