Слава

Были проблемы с рубкой ряжа. Приехал автор проекта. Затребовал рубку в толщину складного металлического метра. При нашем инструменте, при минусовых температурах такого достичь было невозможно, я начал это всячески доказывать, дошло до Петелина. А автор проекта – знаменитый человек был, лауреат, он получил за этот проект Государственную премию. Стали мы выяснять, где еще реализовывался этот проект, он сказал, что реализовывалось в Тиране[10]. И по команде Петелина я и еще два мужика слетали на три дня в Тирану посмотреть на этот объект. Там, конечно, всё совсем другое: это Адриатика, это теплый климат, это совсем другие условия. Там да, действительно, сделано так. Потом в конце концов доказали, что размер этого пропила для прочности конструкции никакого значения не имеет, особенно если учесть, что он всё время находится в воде и древесина имеет тенденцию к тому, чтобы набухать и расширяться.

Побывал я и на подлодке, заходила к нам уже следующего поколения за Комсомольцем. Они там под номерами ходили, я не очень и помню, и, в общем-то, не очень интересовался. Но размеры, конечно, подлодки просто потрясающие. Высота рубки над лодкой 43 метра. Сама лодка, я думаю, в диаметре метров 12, никак не меньше. И вот эта махина, длиной метров 130. И лодка спокойно заходила на стоянку. На причале же, кроме всего прочего, были еще и все системы электроснабжения, заправка топливом, связные все линии, чтобы лодка могла подойти, подключиться и работать себе в режиме общей сети гарнизона. Это все было на причале.

А еще 1961-й и 1962-й – это были два года активных испытаний всех типов ядерного взрыва. Я в 1962-м попал в сентябре, поэтому имел счастье наблюдать наземные взрывы и участвовать в подготовке к ним. Испытания – это отдельная песня. Начиная с того, что, учитывая радиационную обстановку, нас всех заставляли ходить с противогазами. А противогазы тяжелые, неудобные, и мы их не носили, а нас комендант ловил и пытался отправить на гаупвахту. Несколько грибов я видел своими глазами, картина, конечно, очень впечатляющая. После испытаний я был на полигоне. На том месте, где стоял Газ-53, ничего не осталось. От взырва тундра везде спекается, шлакуется. А там она не зашлаковалась, было мокрое пятно. Это все, что осталось от целого автомобиля. Никаких осколков, огрызков, остатков – ничего.

На Новой Земле у меня появился первый персональный автомобиль – ЗИЛ-157. Трехосный, все три оси ведущие, грузовик с саморегулирующим давлением в шинах, он мог спускать до 0,4 и идти по рыхлому снегу. Машина-зверь. Один недостаток: она без гидроусилителя. Водитель же у меня был Сашка, ну маленький, метр шестьдесят. Так он, когда руль выворачивал – а когда руль отпускаешь, он же становится в исходное положение – его несколько раз из кабины выбрасывало. Там, кстати, была хорошая забава: когда мы делали ледяную дорогу в заливе – 120 метров шириной, гладкая, как хороший асфальт – так вот фишка была разогнать, по тормозам и руль в сторону. И его начинает крутить. Знаешь, что тебе ничего не будет, тебя никуда не выкинет, покрутишься и покрутишься.

Сухой закон

– Был у меня такой Комаров, москвич. 366 суток на гаупвахте за срок службы сидел. Вот, гад, как он пил. Причем он напивался, ну просто, там, где уже ничего быть не может, а он напивался, сволочь. В этом смысле фантазия у него работала блестяще.

Новый год, по-моему, 1963-й, мы встречали – вообще нет спиртного. Мы вчетвером в комнате жили. Я в науке выпросил у мужиков пробирку, 50 граммов спирта. Его приволок, и на этом конец. А время уже после 11 вечера. И вот мы с тоской идем, прохожу мимо барака, где мой участок, где и контора, смотрю – окна светятся. Говорю, давай зайдем.

Захожу. Сидит моя привилегированная публика, завскладом, выдающийся человек Витька Лукачук, прораб, ну и вся интеллигенция моя, человек 12 было. Все с высшим образованием недоделанным – этот вот из Репинского училища сидит. Морды красные, стол шикарный. Пируют ребята. Я им сразу сказал:

– А че это вы пьете, а я трезвый хожу? Наливай.

– Товарищ лейтенант, да нету ничего, смотрите, нету ничего на столе, – а морды-то видно какие. Я говорю:

– Ладно, ну вас на фиг, выручите уже, я же уже не требую, просто выручите, на Новый год выпить нечего.

– Ну, товарищ лейтенант, так бы и сказали сразу, – это Лукачук, сволочь такая, – щас.

Берет чайник, ставит на плиту, крышку чайника переворачивает, туда снег кладет, и через 5 минут ставит в подносик кружку, а из чайника начинает капать жидкость в эту чашку, довольно-таки активно. Накапало. Нацедили фляжку, и мы прямо под бой курантов пришли, уже пробовать было некогда.

Пришли. Со жратвой, говорил уже, всегда было полно всего. Быстренько разлили. Как приняли – это была смерть: такая свежая перегнанная древесина, табуретка. Выпили мы, встретили нормально Новый год. Первого января встаю, думаю: ах ты ж сволочь, это ж не только для нас, это ж вы и себе тоже такую же отраву нагнали. Прихожу. Они уже на месте, как штыки. Говорю:

– Витька, что мы вчера пили?