Слава столетия. (исторические повести)

Там, где только что край Солнца представлялся неясным и стушеванным, появилась маленькая, но все же ясно заметная черная щербинка.

Венера вступила на Солнце.

Ломоносов махнул рукой Игнату.

— Четыре часа пятнадцать минут пятнадцать секунд, — быстро проговорил Игнат и заскрипел пером.

Черная щербинка увеличивалась. Она стала уже почти круглой, лишь незначительная часть Венеры оставалась за пределами Солнца.

Ломоносов поднял руку, готовясь дать знак Игнату о полном вхождении.

Неожиданно между еще не вступившей частью Венеры и закрытым ею солнечным краем быстро проблеснуло тонкое, как волос, сияние. Оно сверкнуло и в ту же секунду погасло.

Ломоносов схватился за винты горизонтальной и вертикальной наводки.

— Четыре часа двадцать пять минут пять секунд, — сказал Игнат.

Темная, как старая копейка, Венера двигалась по солнечному диску, и казалось, что она переплывает солнечный океан, качаясь на огненных волнах.

Ломоносов оторвался от окуляра. Он еще раньше решил наблюдать лишь начало и конец прохождения, но зато во всю силу глаза: через негусто закопченное стекло.

Ломоносов ушел в дом. К телескопу сел Игнат.

Около десяти часов Венера приблизилась к противоположному краю солнечного диска.

Ломоносов снова начал наблюдения.

Он ясно видел, как темный круг планеты шел по оранжевому Солнцу. Между ним и краем Солнца оставалось совсем маленькое расстояние.

Но раньше, чем передний край Венеры приблизился к границе Солнца, впереди нее, на краю Солнца, появился светлый пупырышек. Чем ближе подходила она к краю, тем пупырышек становился больше и явственнее и рос, как надуваемый пузырь. Затем пузырь вдруг пропал.

Через пятнадцать минут Венера окончательно вышла за пределы Солнца.

Ломоносов зажмурился, давая отдых уставшим глазам, и просидел так несколько минут. Потом открыл глаза, молча вынул перо из рук Игната, так же молча, жестом, отстранил его и сел на его место.

Он записал свои наблюдения, возобновляя в памяти все увиденное до мельчайшей подробности.

«1. Перед самым вступлением Венеры в Солнце примечено мною, что чаемый край оного вступления столь неявственен и несколько будто бы стушеван…

2. Течение посредине мною не примечено, затем, что глаз устал…

3. При выступе Венеры из Солнца — пупырь…

4. Выхождение заднего края было также с некоторым отрывом и с неясностью солнечного края…»

После обеда пришел из обсерватории веселый Курганов.

В гостиной жена Ломоносова, Елизавета Андреевна, что–то шила, двенадцатилетняя дочка Ленхен читала книгу. Мелькнув в воздухе белой напудренной косичкой, Курганов приложился к пухлой руке Елизаветы Андреевны, кивнул в ответ на книксен Ленхен.

— Где Михайло Васильевич?

— Фатер у себя, — пискнула Ленхен.

Из кабинета через все комнаты послышался голос Ломоносова:

— Иди сюда, Гаврилыч!

— Все в порядке, Михайло Васильевич, — с порога кабинета сказал Курганов. — Все удалось как нельзя лучше! Весь путь прохождения засекли. Вот, принес вам журнал.

А каково ваше время вступления?

— Ты другое мне скажи, Гаврилыч, — не отвечая, спросил в свою очередь Ломоносов. — Ты приметил, что, когда Венера подошла к Солнцу, ясный край солнечный при этом сближении вроде затуманился?

Курганов смутился:

— Вроде бы нет…

— А при выхождении не виделась неясность солнечного края?

— Мы, Михайло Васильевич, только время следили.

Ломоносов протянул Курганову запись, сделанную в беседке.

— Вот, почитай–ка, каковы мои наблюдения.

— Какое же объяснение даете вы, Михайло Васильевич, этим явлениям? — спросил Курганов, возвращая листок.

Ломоносов медлил с ответом. Он пробежал глазами свои записи, сложил бумагу пополам и проговорил с расстановкой:

— Рассуждаю я, милый друг, по всем этим примечаниям, что планета Венера окружена воздушной атмосферой. Такой же, а может быть, и еще большей, какая обливается около нашего шара земного. Вот смотри–ка.

Ломоносов потянул поручика за обшлаг к столу.

— Это Солнце. — Он быстрым росчерком нарисовал посреди листа большой круг. — Вот к нему приближается Венера. — Маленький кружок возле большого. — Почему виделся мне край солнечный неясным? Да потому, что солнечный луч на пути к глазу наблюдателя преломился в атмосфере Венеры! И пупырь на краю Солнца при ее вступлении тоже может быть объяснен оптическими законами. Натура–то повсюду себе подобна, поэтому видимые нами лучи даже самых отдаленных звезд подчиняются законам отражения и преломления, существующим на Земле.

— Если есть на Венере атмосфера, — задумчиво проговорил Курганов, — то там и облака ходят, дожди падают, протекают ручьи, собираются в реки, реки втекают в моря… Растут растения… Как на нашей Земле.

— Все может быть. Когда–нибудь доподлинно обо всем разузнаем, — ответил Ломоносов.

Слушая Ломоносова, Курганов взглянул на лежавший сверху стола листок. Не отрывая удивленного взгляда, он читал четкие строки, выведенные рукой Ломоносова: «Горы на Венере: Семирамида, Клеопатра… Моря: Балтийское, Мурманское… Камчатское… Байкал… Ладога…»

Ломоносов перехватил взгляд Курганова и широко улыбнулся.