Слава столетия. (исторические повести)

Размышляя о путешествии, Николай Михайлович намечал, что он должен посмотреть, кого из замечательных людей посетить. В Веймаре он положил себе непременно побеседовать с Гете, Виландом и Гердером, чьими сочинениями зачитывались он и его друзья, а самих авторов почитали в числе великих писателей.

Как известно, судьба не всегда разрушает наши мечты, иной раз она способствует их осуществлению.

18 мая 1789 года почтовая кибитка умчала Карамзина из Москвы по Петербургскому тракту, и менее двух недель спустя, миновав пост на границе с Курляндией, он сказал себе: «Вот я уже вне Отечества, и всё, что я увижу впредь, будет заграницей».

В конце июля Николай Михайлович приехал в Веймар. Как только гостиничный слуга внес вещи в комнату, Карамзин тотчас же послал его узнать, дома ли Гете, Виланд и Гердер. Слуга вернулся очень скоро и сообщил, что никого из троих дома нет.

— Где же они?

— Во дворце.

Карамзин так много и часто думал о встречах со знаменитыми веймарцами, так отчетливо и картинно представлял себе эти беседы — их вопросы, свои ответы и свои вопросы, их ответы, — что был несколько обескуражен ответом слуги.

— Во дворце, во дворце, — недовольно повторил Николай Михайлович и — делать нечего — пошел гулять в городской сад.

С Гете вообще встретиться не удалось, он как раз в эти дни уезжал из Веймара в Иену.

Разговор с Гердером получился внешне оживленный, но пустой.

Не в пример интереснее и содержательнее оказалась беседа с Виландом. Старый писатель был проницательным человеком. Он почувствовал, что этого русского юношу привела сюда действительно любовь к его сочинениям, а не праздное любопытство. Виланд говорил много и откровенно. Разговор касался литературы, философии, творчества, книг самого хозяина и других писателей.

На втором часу беседы Виланд сказал Николаю Михайловичу доверительно и ласково:

— Вы вызываете у меня самое искреннее чувство симпатии, и мне хотелось бы знать о вас больше. Скажите, что вы намерены делать, вернувшись домой, в Россию? Что составляет заветный предмет ваших желаний?

— Тихая жизнь, — быстро ответил Карамзин. Он остановился на мгновенье, подыскивая наиболее точные слова для выражения того, что мечталось ему, и продолжал: — Это путешествие я предпринял единственно для того, чтобы собрать некоторые приятные впечатления и обогатить свое воображение живыми идеями. А возвратившись в отечество, я хотел бы лишь одного: жить в мире с натурою и добром, любить изящное и наслаждаться им.

Виланд согласно покачал головой, отвел взгляд, скользнул им по стенам кабинета, картинам на мифологические сюжеты, гравюрам в черных строгих рамах, белевшей в темноватом углу мраморной скульптуре трех граций, бюсту Гомера на письменном столе среди бумаг и книг и медленно сказал:

— Кто любит муз и любим ими, тот и в уединении не будет празден и всегда найдет для себя приятное дело. Он носит в себе самом источник удовольствия, творческую силу свою, которая делает его счастливым. Я от всего сердца желаю вам счастья в жизни.

2

Сменившись с караула в седьмом часу утра, Иван Иванович Дмитриев, капитан Семеновского полка, вернулся в свою холостяцкую, но стараниями состоявшего при нем старого слуги Ивана чистую и опрятную квартиру, напился кофею, лег спать и проснулся около полудня в самом хорошем расположении духа.

Несмотря на то что на дворе стоял уже конец сентября, день был ясен и солнечен, что не так уж часто случается в Петербурге в эту пору. В протопленной горнице было тепло, но не душно. Неяркое и меланхолическое солнце светило в окна и, отражаясь от зеркала, отбрасывало по углам и стенам радужные, разложенные на составные части спектра, пятна.

Проснувшись, Иван Иванович вновь задумался о стиховорении, о котором думал на дежурстве в шумной кордегардии. В этом стихотворении он намеревался в шутливом тоне изобразить себя, дать, так сказать, собственный портрет и назвать стихотворение «Я».

Уже сложились в уме отдельные строки и заключительный катрен:

Но кто без слабостей?.. Итак, надеюсь я,
Что вы, мои друзья,
Не будете меня за них судити строго.
Немножко дурен я, но вас люблю я много.

Из прихожей послышался громкий, чуть заглушаемый закрытыми дверьми стук, а вслед за тем шарканье и ворчанье Ивана. В ответ на глухой вопрос слуги, звонкий свежий голос ответил:

— Здравствуй, Иван! Барин дома?

— Дома, дома! — неожиданно весело ответил Иван. — Поутру с караула вернулся, почивает еще.

— Ничего, я его разбужу.

Иван Иванович узнал голос, вскочил с постели, набросил на плечи халат и кинулся к двери, крича:

— Николай Михайлович! Ты ли это?

— Я! Я! — распахнув дверь и входя в комнату, сказал Карамзин. — Дай–ка я тебя обниму, милый друг!

— Ну, не ждал, не ждал, — говорил Иван Иванович между объятьями и поцелуями. — Давно ли в Петербурге? Откуда? Что ж не предупредил?