Славянские pluralia tantum. Проблема дефектной парадигмы

Таким образом, славянские pluralia tantum типа рус. ножницы мы, вслед за славистической традицией, считаем грамматическими формами мн. ч. с собирательным значением. У этого решения есть и очевидное — и давно отмеченное в литературе (см., например [Isačenko 1975: 77]) — формальное подкрепление, состоящее в сочетаемости таких лексем в количественных конструкциях с собирательными, а не с количественными числительными в славянских языках (рус. трое саней, хорв. četvera kola). Отметим, что для славянского языкового типа вообще характерно употребление собирательных числительных при указании на «eine Mehrheit von Dingen, die als ein Ganzes angesehen werden» [Miklosich 1926: 59], а, в частности, — и с собирательными существительными (ст.-сл. приимъ десѧторо братиѧ προσλαβόμενος δέκα ἀδελφούς, хорв. dvoje djece, troje teladi) [Večerka 1993: 348]. Следует обратить внимание на то, что в системе славянских собирательных числительных «das entsprechende Numerale für die Einzahl ist jedinъ im Plur.» [Miklosich 1926: 60], т. е. специализированная лексема собирательного числительного ед. ч. в силу дефектности деривационной модели не образуется и поэтому при pluralia tantum закономерно мн. ч. (рус. одни сани, хорв. jedna kola N. Pl. Neutr.) и, соответственно, ед. ч. при собирательных существительных (серб. једна браћа N. Sg. Fem.).

Как видно, дефиниция pluralia tantum как грамматических форм мн. ч. с собирательным значением и частично (в количественных конструкциях) собирательной синтактикой не стремится непротиворечивыми формулировками устранить аномальность данного класса слов, а наоборот, подчеркивает заложенное в нем противоречие между семантикой и формой: множественное число отнюдь не специализировано в славянских языках для выражения категории собирательности и не характеризуется обязательной синтаксической связью с собирательными числительными, в то время как стандартные субстантивные средства выражения этой категории в славянских языках по определению имеют форму единственного числа (рус. тряпьё, дубьё, офицерьё, листва, братва, волосня, ребятня, студенчество, молодежь и т. п.). Другое дело, что язык располагает механизмами для грамматической РЕИНТЕГРАЦИИ дефектной лексики в систему, т. е. механизмами устранения парадигматической дефектности: синтаксическими (они рассмотрены в рамках вопроса об иерархии согласования выше и не применяемы славянскими языками к существительным pluralia tantum) и морфологическими. Отметим полноты ради возможность устранить дефектность нерегулярными морфологическими средствами, например, таким как супплетивизм, но не будем задерживаться на явно неэкономных для больших массивов лексики способах. Более перспективно рассмотрение способов регулярных, таких как ПЛЮРАЛИЗАЦИЯ и СИНГУЛЯРИЗАЦИЯ.

В первом случае обратимся к данным лезгинского языка, где «Pluralia tantum are… a potential source for ‘double plurals’ (§6.3.6); if they are potentially countable, their plural form may be used as a singular, and a new plural suffix added; this appears to have happened in the Nakh-Daghestanian language Lezgian[10], where there are nouns like gurar ‘stairs’ and purar ‘saddle’, with the plural suffix ‑ar, but which now behave like normal count nouns and have the plurals gurar‑ar ‘staircases’ and purar‑ar ‘saddles’» [Corbett 2000: 176]. Механизмы данного типа не характерны для славянских языков, ни в одном из них невозможно образование секундарных плюральных форм от форм мн. ч. путем присоединения еще одной грамемы мн. ч. (нет ни типа *сани‑и, *ворота‑а, ни типа *сани‑и, *ворота‑и).

Во втором случае — при сингуляризации — формы мн. ч. pluralia tantum либо сосуществуют с исторически исходными, первичными формами ед. ч., либо являются источником для секундарных сингулятивов, образованных регулярным способом обратной деривации[11]. Именно это, вопреки широко распространенному мнению, и имеет место в славянских языках и, в частности, в русском. В славистике давно уже известно, что многие, если не большинство современных pluralia tantum в исторической перспективе суть дериваты регулярных форм ед. ч. праславянских существительных (прасл. *gǫslь, *grablja, *jaslь, *kolo, *tьlo, *vidla и мн. др.), но в литературе господствует своеобразный телеологический подход к истории конкретных славянских языков, якобы стремящихся в ходе многовекового развития оформить этот класс существительных именно как pluralia tantum, а не иначе, причем отклонения от такого однонаправленного развития приписываются лишь древнейшему, праславянскому состоянию или состояниям, хронологически близким к нему, например, старославянскому или древнесербскому (см. особенно [Дегтярев 1982: 68, 71])[12].