Славянский разлом. Украинско-польское иго в России

После избрания нового царя ситуация практически не изменилась, поскольку на земле пыталась закрепиться всё та же ненавистная публика. Своим указом царь Михаил запретил её впредь называть разбойниками. Хотя сама «освободительная» власть, находясь в шатком положении, не брезговала грабительскими методами. Именно так воспринималось введение чрезвычайных налогов. Такие сборы широко практиковались в 1614–1618 годах, составляя «пятину», то есть пятую часть от всего движимого имущества каждого плательщика, и весьма напоминали узаконенный грабёж. Простые люди даже сравнивали служивых Михаила с контингентом того же Лисовского. Интересно, что и сопротивлявшиеся Романовым банды не упускали случая указывать на то, кто является опорой новых властей. Так, Заруцкий, овладев летом 1613 года Астраханью и казнив воеводу, оповещал жителей, что московским государством «Литва завладела».

Надо заметить, подобные утверждения не были такими уж легкомысленными, как кажется на первый взгляд. Достаточно вспомнить и то, как повела себя новая «народная» власть по отношению к лидерам второго ополчения, внёсшим решающий вклад в разгром войск польского короля. На Пожарского после избрания Михаила полились потоки грязи и клеветы. Оказалось, именно он ратовал за призвание иностранца на царство и отказывал в доверии местным претендентам. Получалось, рискуя жизнью, тот выдавливал врагов, чтобы затем настойчиво зазывать их обратно. В ход пошли и попытки обвинения в растрате казённых сумм. Подчеркнём, что семейство Романовых ещё с годуновских времён отличали натянутые отношения с будущим руководителем ополчения: тогда тот остро конфликтовал с Лыковым, женатым на родной сестре Филарета Настасье. Теперь же бывшая жена последнего инокиня Марфа при сыне-царе фактически вершила дела вкупе со своими племянниками Салтыковыми. Теми самыми, что вместе с Филаретом дружно присягали всем без исключения, начиная с Лжедмитрия I. При владычестве этой публики у Пожарского оставалось немного шансов удержаться на плаву. Вскоре его втянули в местнический спор с Борисом Салтыковым и официально объявили проигравшим, то есть более худородным, что теоретически означало отдачу в холопы. Хотя дело ограничилось пешим визитом ко двору победителя, поклонами и стоянием на коленях; таким способом Романовы глубоко унизили лучшего полководца. Его родного брата, командовавшего в ополчении передовыми отрядами, отослали из столицы, назначив воеводой в глухую провинцию.

Фактически произошёл разгром руководства действительно народного ополчения, в то время как персонажи типа Трубецкого, Милославского, Салтыковых, олицетворявшие предательство, прекрасно освоились в новой обстановке. Подчеркнём, что царская канцелярия впервые в московской истории была устроена на польский манер, как и у Лжедмитрия I. Прежняя пятая колонна осваивалась в новой роли, только её опорой становились не польские регулярные войска, как планировалось изначально, а украинское казацкое воинство, влившееся в элиту. Если до Смуты боярство с литовско-украинским нутром представляло собой узкую группу в верхах, то ныне всё изменилось.

Приток новых кадров, обеспечивших трон сыну Филарета, открывал возможности укрепиться уже более основательно. Наиболее существенным препятствием на этом пути была Польша, где считали королевича Владислава законным правителем Московии. Причём так считали не только там, но и практически во всей Европе. Послы Михаила, прибывшие в Австрию с верительными грамотами, встретили более чем холодный приём: с ними явно не желали разговаривать. Во Франции на просьбы московских дипломатов признать избрание нового государя ответили молчанием. Что касается Швеции, то та вообще не прекращала военных действий на северо-западе России; в 1615 году осадили Псков. Очевидно, Романовых воспринимали как лиц, укравших законную власть у тех, кому они же ранее присягали.

Из Польши постоянно раздавались упрёки в измене Владиславу, там даже избегали называть по имени Михаила. Поляки ожидали достижения королевичем совершеннолетия, что означало его вступление в права на московский престол; к этому событию и были приурочены военные действия. Их предварило специальное послание, где Владислав напоминал, как его призывали на царство, целовали крест, отправляли послов боярских к отцу для переговоров. Во главе того «славного предприятия» стоял Филарет, который «начал делать не по тому наказу, каков ему был дан от бояр» (то есть пятой колонны), а «прочил и замышлял на московское государство сына своего». Королевич подчёркивал, что едет «неспокойное государство по милости Божьей покойным сделать».