Славянское сердце

⁂

Сегодня утром медсестра принесла свежую «Руде право» с проектом новой Конституции; через три дня в Праге начнётся общегосударственная партийная конференция, которая должна будет одобрить эту Конституцию – жаль, мне туда уже не попасть…. Что ж, наконец-то Прага решила признать равноправие Братиславы – как же долго мы к этому шли! После марта тридцать девятого многим в Словакии казалось, что никакой Чехословакии уже больше не будет никогда – не зря в сорок четвертом, помнится, Гусак выступал за вхождение Словакии в состав Советского Союза – и не сказать, чтобы его идея не имела последователей…. Правда, ему эту идею в пятьдесят первом тоже припомнили – когда по настоянию Широкого Гусака арестовали и после недолгого суда дали пожизненное. И это он ещё хорошо отделался – многих тогда запросто приговаривали к повешенью…

Да, конец сороковых и начало пятидесятых – суровое время, что и говорить…. Дело Рудольфа Сланского оглушило его тогда своей свинцовой безысходностью, каким-то жутким, средневековым, густопсовым антисемитизмом – как и начавшиеся тогда же партийные междоусобицы, вылившиеся в кровавую вакханалию взаимных обвинений и разоблачений, заканчивающуюся обычно приговорами судов…. Как мы тогда не скатились до еврейских погромов или даже до гражданской войны – уму непостижимо! Напрасно русские отказываются учитывать национальный фактор – заменяя его классовым…. Кровь – штука важная, иногда – первоочередная! В конце сороковых мы на этом деле споткнулись – и чуть лоб себе не расшибли; ещё немного – и во вновь созданной Чехословакии началась бы уже открытая вооруженная борьба между недавними победителями Гитлера и фашизма! Ведь всё к тому шло.… Для простого человека в те дни слова «начальник», «еврей» и «коммунист» звучали почти одинаково – причём два из них, если положить руку на сердце, звучали для него враждебно. И дело даже не в том, что из четырнадцати фигурантов «дела Сланского» только Франк и Шваб были чехами, а Клементис – словаком; главная проблема была в том, что засилье евреев в руководстве страной вызывало глухое недовольство народа, а власть предпочитала этого не замечать; да к тому же и сами евреи после войны почувствовали себя в Чехословакии людьми высшего сорта – а как же! Ведь они были жертвами нацизма…. Сколько их тогда приехало из Советского Союза – «строить социализм» – страшно вспомнить! Ладно Сланский – он, как-никак, вместе с Яном Швермой и Густавом Гусаком прошёл весь крестный путь восстания, хлебнул досыта горького хлеба скитаний и военных поражений. Но откуда набежала целая орда начальников из евреев – этого вообще никто понять не мог…. И как быстро они оттеснили с руководящих постов словаков, участников восстания, настоящих коммунистов… Мы тогда даже оглянуться не успели!

Ну а в пятьдесят первом они получили своё – в том числе и за февраль сорок восьмого…

Подбанске, Высокие Татры, 26 февраля 1948 года

– Яшик, вернитесь в палату! – голос медсестры заставил его про себя улыбнуться: эта совсем юная девушка из Чадцы изо всех сил старается казаться строгой и уверенной в себе – но у неё это очень плохо получается. Вот и сейчас – сквозь деланную резкость ее слов явно пробивается неуверенность и робость; действительно, трудно ей с нами…

– Да, сестра, сейчас иду – вот только подышу ещё пару минут.

Дышать ему отнюдь не хотелось – стоя у окна, он ждал, когда из-за поворота горной дороги появится санаторный пикап, каждое утро привозивший свежее молоко и газеты. Газеты…. Они сегодня важнее, чем воздух! Быстрее бы узнать, что сегодня твориться в Праге!

Ковыляя на правую ногу (её ему подстрелили немцы в апреле сорок пятого, в Моравии), к окну подошёл Любомир Штроугал – его сосед по палате.

– Закуришь? – и протянул Рудольфу пачку сигарет.

– Ты же знаешь, я не курю. – усмехнулся Яшик.

– Да, помню…. Да разве в такой обстановке не закуришь? – Штроугал до того, как отправится в Татры подлечить простреленное колено, только-только был назначен заместителем директора оружейного завода во Всетине, и страшно переживал от того, что вынужден был, даже не приняв дела, отправиться в горы – засевшая в коленном суставе пуля вызывала у него жуткие боли, и врачи заставили его оставить дела и отправится в санаторий.

– Что там ваша затея с радио?

Штроугал досадливо махнул рукой.

– Настроили, да главврач запретил. Опасается за сердечников…

Яшик кивнул.

– Да, новости такие, что со слабым сердцем лучше их не слышать…. Как ты думаешь, Бенеш принял отставку кабинета?

Штроугал пожал плечами.

– Ян Масарик и Людвик Свобода не подписали прошение об отставке. А без них, сам понимаешь, Бенешу будет куда проще согласиться с Готвальдом. Двенадцать – меньше, чем половина от двадцати шести…. Формально правительство остается дееспособным и без этих министров.

Яшик кивнул.

– Формально – да. Но мы с тобой ведь хорошо понимаем, что будет означать принятие отставки этих двенадцати.

Штроугал насупился.