Славия. Рождение державы.

Решением покинуть родовые земли и отправляться за море строить новое княжество, старики были огорчены, особенно теща, но было видно, с каким уважением на меня смотрят и тесть, и шурин. К концу вечера решил сгладить неприятный поворот в общении и приступил к подаркам. Вытащил золотые изделия с драгоценными камнями, которые Ицхак доработал для меня и моей будущей супруги, и решил разделить на всех. Тесть и шурин, получили по перстню, теща и невестка - сережки, сестричка получила один из гарнитуров - рубиновые колье, перстень и сережки, ну а моя милая - изумруды.

Веселье началось, чуть ли не с самого утра. Загудело все село. За три свадебных дня, из хозяйства пана сотника было изъято и съедено две дюжины свиней и десяток молодых, упитанных бычков, была вытащена из подвалов и выпита вся горилка, вино и пиво. Даже мне, подначенному шутками бывалых казаков, довелось влить в себя добрую кварту, правда, обратно выскочило целое ведро.

На третий день, гуляющая молодежь, злая на упившихся музыкантов-бездельников, одному из них на голову надели бубен, а второму - в зад дудку засунули. Ну и между собой подрались, конечно, разве свадьбы без этого бывают?

* * *

- Ой! Больно ка-а-ак, словно тупым ножом порезалась...

- Все-все, моя милая, - скомкал низ простыни, сам вытерся и устроил ее Любке между ног, затем, стер ладонью ей испарину на лбу и стал целовать глаза, губы и грудь, - Больше никогда тебе не сделаю больно.

- А боль уже проходит, - прерывисто прошептала она через некоторое время, - А тот томный клубок внизу живота остался. Мне стыдно признаться, Мишка, но в душе опять чего-то такое делается, даже дышать трудно.

- Все! - сам был на взводе, с нерастраченной энергией, поэтому, резко вскочил с постели, - Нам нужно два дня от этой забавы воздержаться.

- Почему два дня?

- Сама же говоришь, что словно ножом порезалась. Там рана, моя хорошая, и она должна зажить. Хочу, что бы ты осталась крепкой и здоровой на всю жизнь. А это дело мы с тобой еще наверстаем, знаешь сколько раз?

- Сколько?

- Пять тысяч раз!

- У-у, как много!

- Ну, три с половиной, но не меньше. А теперь, давай-ка успокоимся, - взял с подставки коротконогий столик с запеченным гусем, караваем теплого хлеба и графином красного вина, и водрузил на кровать. Затем, подложил Любке под спину огромную пуховую подушку, сам сел напротив, сложив ноги по-турецки, и разлил вино в бокалы.

- Милый, родной! Это такое большое счастье, быть рядом с тем, кого любишь. Я тебя люблю!

- Люблю! - раздался певучий звон горного хрусталя.

Обвенчали нас вчера в церкви Каширского монастыря. Его настоятель, отец Афанасий службу правил при огромном скоплении народа и в храме и на площади. А перед этим, как только прибыл свадебный поезд, мы с ним долго общались. Это фактический и настоящий друг нашей семьи, двоюродный брат отца и мой дядька, поэтому, рассказал ему почти все, за исключением сведений о наложенном на душу и мозги сознании потомка, прожившего жизнь и погибшего в далеком будущем, 21-м веке от Р.Х. Но о получении во сне некоторых знаний, способствующих развитию науки и техники, особенно средств, позволяющих более быстрые и качественные возможности лишения жизней себе подобных, рассказал.

Для меня, Михаила, это минутное беспамятство, прерванное обеспокоенным Луисом, и было, как сон, поэтому, не обманул я отца Афанасия.

Выслушав мои планы, назвал их богоугодными и обещал оказать всяческую помощь. По крайней мере, монахи и священнослужители, которые понесут дикарям истинное Слово Божье, будут ожидать меня в Константинополе. Да и выразил надежду, что в отношении канонического перевода Священных Писаний на понятный для прихожан язык, Его Божественное Всесвятейшество Вселенский Патриарх возражать не будет. То, что мой феномен его заинтересовал, и он мне безоговорочно поверил, мне стало ясно на следующий день после венчания, ибо отец Афанасий в сопровождении дюжины боевых монасей отправился в дальний путь.

Говорили мы с ним и о мачехе. По его мнению, отца она очень любила, и вообще, была очень порядочным человеком. Танька тоже высказывалась о ней в положительном ключе, считала, чуть ли не подругой.

Пани Анну мы никогда не называли мамой. Первое время отец пытался как-то повлиять, что бы мы обращаться к ней именно так, но мы уперлись. Потом, видно, переговорив с молодой супругой, оставил все, как есть и отстал. Она никогда не заискивала перед нами, но относилась и вправду, по-доброму. Впрочем, лично я этого совершенно не ценил, общался с ней редко, а если общался, то коротко и прохладно.