След бури

Воевода раздумывал, казалось, бесконечно долго, время от времени оглядываясь, затем тяжко вздохнул и пожал плечами.

— Если тебя при этом схватит стража — помощи не жди. Я и так подставляю свою шею, чтобы тебя уберечь, хоть ты, наверное, этого и не достойна. Пойдём.

Он повернул назад. Пришлось едва ли не бежать, чтобы поспевать за ним. Несколько раз навстречу попались стражники, но только кивали воеводе, и редко кто из них бросал любопытный взгляд на Младу. Значит, распоряжения следить за ней ещё не получали. Бажан провёл её чеоех двор до знакомой уже толстой дубовой двери, погремел ключами, открыл замок и махнул рукой, призывая снова идти за ним. Точно в полусне Млада спустилась за ним по извилистой лестнице, чувствуя, как начинает стучать кровь в ушах от волнения и колыхнувшейся внутри горечи напополам с притуплённой временем болью.

Смотреть в глаза такого же, как у неё цвета, и видеть на лице с такими же, как у неё, чертами безразличие… Нужно ли? Столько лет прошло. Но она должна спросить. Узнать, как случилось так, что Ведана забыла свой род и стала любовницей вельда.

Длинный коридор с камерами по одну сторону был всё так же плохо освещён. И правда, зачем тратить факелы на то, чтобы осветить почти пустые темницы. И всё здесь казалось незыблимым, неизменным. Кажется, рассыпятся впрах города, а здесь всё останется так же, как и сотни лет назад. Так же капала вода, потрескивал от сырости огонь и вдалеке сидел унылый часовой, мающийся бездельем и наверняка мечтающий, чтобы его стража уже завершилась. Даже почудилось, что за дверью одной из них снова сидит Рогл. Но нет. Он умирает в доме Ратибора. Один, потому что, как бы ни была заботлива Переслава, вельд ей чужой. Может, он уже умер.

Млада провела ладонью по лбу, отгоняя мысли, которые норовили разорвать голову на части. А ведь казалось, что после похода станет гораздо легче и проще. Что всё закончится — хорошо, плохо ли. Но очередные заботы и беды продолжали наматываться одна на другую, как верёвка — на колодезный ворот.

По телу пробежала дрожь от промозглого воздуха подземелья. А может — от усталости.

— Пойди к Асташу. У него для вас важное сообщение, — бросил походя Бажан часовому. — Я тут пока побуду.

Тот кивнул, встал и поспешно скрылся в глубине коридора. Воевода дождался, пока вдалеке хлопнет дверь темниц, и двинулся дальше. Только на мгновение задержался у одной камеры и прошёл мимо. Но резкий стук в дверь изнутри заставил Бажана обернуться, а Младу едва не подпрыгнуть от неожиданности. Она остановилась, уставившись в темноту решётчатого окошка. Там поблёскивали светло-голубые глаза. Один — ещё прилично заплывший, а другой уже начинающий отходить.

— Очухался, что ли, Зорен? — больше удивлённо, чем сурово, проговорил подошедший воевода.

— Зайдите. Поговорить хочу, — прохрипел волхв и отошёл от двери. Его тяжёлые шаги стихли где-то в глубине камеры.

— Ишь чё, — качнул головой воевода и подозрительно глянул на Младу. — Как будто тебя ждал.

Он быстро нашёл нужный ключ и, открыв запор, пропустил её вперёд, в подрагивающий, точно в лихорадке, густой затхлый мрак. Млада на всякий случай опустила ладонь на рукоять ножа. Кто знает, что задумал этот паскудник… Зорен опустился у дальней стены, в пятно света, что отбрасывала единственная лучина, и скорчился так, будто мучился от невыносимой боли, обхватил руками плечи. Его богато расшитое узором широкое одеяние было отвратительно грязным, в потёках, словно жрец извалялся в нечистотах. Длинные, до плеч, чёрные волосы слиплись сосульками от крови и пота. Спёкшиеся губы потрескались, и всё лицо покрывали только вошедшие в цвет синяки.

У ног стояла миска с почти нетронутой, заветрившейся кашей и пустая глиняная кружка.

Зорен, показалось, даже с любопытством оглядывал Младу и Бажана, пока они неспешно входили в темницу, а потом тяжело сглотнул и произнёс:

— Подойди ближе, Байчёта… Или как ты теперь называешься? И ты, воевода, подходи, — он осторожно выпрямился, морщась, и прислонился спиной к стене.

Ни капли жалости не колыхнулось в душе, когда Млада смотрела на него. Он заслужил гораздо больше мучений, чем пара ссадин и выбитых зубов. И он умрёт, пусть и не сразу. Убийца её рода и собственного сына! Поднимать на него руку снова почему-то не хотелось. Как будто давнюю, но никак не заживающую рану кто-то наконец прижёг раскалённым клинком. Осталось только раздражение и блёклая злоба. А боль утихла, хоть и продолжала сидеть внутри слабо тлеющим угольком. Да и было просто противно, правду сказать. Уж как бы за жизнь не успела Млада замараться а казалось, тронь его — испачкаешься ещё больше. Даже одним воздухом с ним дышать мерзко.

— Что ты хочешь мне сказать? — Млада приблизилась к волхву и оглянулась на Бажана.

Тот остановился чуть поодаль за её спиной и, нахмурившись, принялся разглядывать Зорена.

— Хочу сказать, что не хочу больше быть вам врагом.