– Можно что-то придумать… – сказал Дражко, сам не зная, что предрекает пути развития артиллерии. Но князь-воевода не обладал инженерным складом ума, и потому не мог придумать вариант бросания горящих факелов. Горящая стрела – это другое дело. Но горящая стрела и сама поджигает лодку, причем, на большом расстоянии. Конечно, земляная смола, разлитая из разбитого горшка, обещает большой огонь, который будет невозможно сразу потушить, и в этом плюс. Но вообще-то это дело требовалось бы обдумать. Как опытный военный, князь-воевода видел здесь перспективу создания нового оружия. Сам он о таком оружии пока не слышал, хотя оно давно уже существовало[91]
, и думал, где бы найти человека, который сумеет его мысли воплотить в дела. Такой человек среди знакомых Дражко был – это ученый аббат Алкуин, близкий сподвижник Карла Каролинга, короля франков. Но делиться своими мыслями с Алкуином – это, значит, дополнительно вооружать короля Карла, с которым, возможно, придется через какое-то время воевать. Был еще один человек – временами друг, временами противник, но человек, всегда уважаемый князем-воеводой – князь вагров Бравлин Второй. Но сейчас Бравлин вместе со своими ваграми был далеко, и обратиться к нему возможности не было. А те из вагров, что остались на месте, а это примерно десятая часть всего народа, стали подданными Годослава. Но они, в отличие от своего князя, ничем помочь Дражко не смогут…Глава двадцать первая
Рассвет пришел, как обычно, задолго до того, как выглянуло из-за моря солнце. Но был он, как показалось князю-воеводе, более ранним, чем на твердой земле. Но это значения не имело. Как только рассвело достаточно, Дражко дал отмашку человеку с медным рогом, и тот протрубил негромкий сигнал, который, впрочем, по воде разносился достаточно далеко, и был, скорее всего, слышен даже на лодках, стоящих к причала. Но расстояние до лодок было такое, что позволяло работать стрельцам. И они заранее были поставлены в боевую позицию, и за ними были закреплены отдельные участки. На лодках было оставлено в качестве охраны и экипажа в среднем по пять человек на каждой. Дражко посчитал лодки, и счет этот не сошелся с числом, которое ему было доложено раньше. Значит, в Обенро высадилось дополнительное подкрепление, и подкрепление это, скорее всего, выступило в помощь королю Готфриду, потому что на самих лодках воев не было видно. Лодок было несравнимо больше, чем ожидалось. И даже на берегу стояло их около двух десятков, вытащенных на песок, со снятыми с носа изображениями страшных драконов[92]
. Сняты драконы были и с части лодок у причалов. Князь-воевода из этого сделал вывод, что это данские суда. А свеи и норвеги не считали данских духов своими, и потому со своих лодок резных чудищ не сняли. В самом деле, даны много раз совершали набеги и в земли свеев, и в земли норвегов. И даже отвоевали часть территории, обязав конунгов, чьи земли и вообще владения лежали на отвоеванной земле, присягнуть Готфриду и являться на первый его вызов со своей дружиной. Так что, обида и у свеев, и у норвегов на данов была устойчивая. И они едва ли могут стать отчаянными союзниками, способными на подвиги. А это уже значит, что уничтожение лодок пошатнет устойчивое пока положение короля Готфрида, и часть соседей пожелает срочно вернуться домой, опасаясь за свои семьи и дома, по которым смогут ударить руяне. Хорошо, если до войска Готфрида дойдет и слух об уничтожении князем-воеводой совместно с руянским флотом большого флота Дании. Ведь Готфрид сильно на этот флот рассчитывал, рассчитывал, что флот не допустит нападения на Обенро, и не пустит в тылы королевской армии полки во главе с князем-воеводой Дражко, которого Готфрид обоснованно опасался, поскольку Дражко уже много раз бивал данов, причем, каждый раз по-разному, и даны не знали, как и куда князь-воевода ударит в этот раз.