След торпеды

— Во мне он сидел, — голос у хозяйки стал глухим, скрипучим. — В госпитале после операции хирург отдал его. На память. А сын твой поглядел на этот осколок и знаешь что сказал? Вот, говорит, какая тебе цена, Марья Федоровна, десять граммов металла. А мне, Аким Петрович, поверь, до слез стало обидно. Я же тогда следом за морскими пехотинцами в атаку пошла. Падали они в бою, кричали, звали меня на помощь. А всех разве спасешь? У одного руку осколком отрезало, другой без ноги, корчится в судороге, третий кричит, чтоб пристрелила его. К нему-то я и поползла. Вижу, все лицо у него в крови, грудь тоже, без руки и без ноги… Ты бы видел его, Аким Петрович. А сознания не потерял, в левой руке держит автомат, а правой меня схватил за юбку и просит, мол, пристрели, сестричка, не хочу вернуться домой калекой, жена у меня красивая, сынишка пяти лет, а я — калека, без руки и без ноги… Слезы так и душат меня, а я бинтую его, успокаиваю, говорю, что будешь ты жить, Сереженька, так его звали, и еще дети у тебя будут. Перевязала его и потащила к берегу, где стояли наши десантные корабли. У причала ребята взяли его на руки и понесли. Я снова побежала к окопам, за другими ранеными, а тут вдруг снаряд фашистский разорвался, и меня опалило огнем. Очнулась в госпитале. Гляжу на врача, а вижу перед собой того матроса без руки и без ноги… Я задыхалась от боли, теряла сознание, а все же судьба мне — жить. Хоть и лишил меня всякой красоты осколок, а я не жалею, что пострадала из-за того матроса. Я, Аким Петрович, как и ты, совестью своей перед Родиной чиста. Я не героиня, я — самая рядовая, каких на фронте было тысячи, но я счастлива по-своему, и хоть судьба мне выпала горькая — ни мужа, ни детей, а не жалею. Могла бы давно уехать к сестре на Кавказ, где жаркое солнце, где нет полярных ночей, где нет стылого холода, как у нас тут, под боком у ледяной Арктики, а вот уехать отсюда не могу. Корни свои тут глубоко пустила. Отрежь их, и делу конец.

Долго сидел задумавшись Аким. Послушал хозяйку, и как-то полегчало на душе, горе свое тяжкое притупилось, хотя и знал он, что до конца жизни остался один.

— Спасибо тебе, Марья Федоровна, и от себя, и от имени тех ребят, которых спасали вы на войне, — сказал Аким. — Вот, — он вырвал листок из тетрадки, — мой адрес, дай знать, если Оля появится.

12

Так и не узнал Аким, куда уехала Оля. Сначала жалел об этом — там, на Севере, а когда вернулся домой, пожил день-другой и рассудил иначе: зачем искать Олю, тревожить ее, ведь нет Петра, и она, должно быть, тяжело перенесла его гибель. Не кривила же душой Марья Федоровна, когда рассказывала, что Оля ходила как с креста снятая.

— А может, какие вещи ей оставил Петр? — спросила у него Марфа.

Аким нахмурился:

— Грех, Марфа… Может, и оставил, так что? Любил он ее, Ольгу. Марья Федоровна мне сказывала, ну, хозяйка квартиры, где она жила, да и капитан не станет врать. На море, Марфа, врать никак нельзя, все должно быть чисто, как вода в роднике.

Марфа хихикнула и не то с упреком, не то со злостью сказала:

— Твой сынок тоже тельняшку носил. Да? А как он с моей Зоей поступил? Обещал жениться, а она, дура, доверилась ему. В самую последнюю ночь доверилась. А он уехал и забыл ее. Теперь вот ты говоришь, что у него там была Оля. Выходит, у Петьки твоего на душе грязно было…

— Не смей так! — багровея, выкрикнул Аким. — Разве у Зои своего рассудка не было? Я тебе так скажу: любовь, она не сразу приходит. Живет человек, думает о чем-то своем, а любовь вдруг пришла к нему, и стал жить человек по-другому… У Зои уже дите есть, а ты все Петьку ругаешь. — Аким с ворчливой откровенностью добавил: — Значит, не любил Петька твою дочь. Зоя девушка симпатичная, но, видно, не очень душевная, а мой сын любил ласку. Я его, бывало, попрекал, говорю, зачем тебе Зоя, если не любишь ее. А он смеялся: «Прилипла ко мне, как смола». Поняла?

Марфа махнула рукой:

— Ладно, не будем Петьку вспоминать. Покойники молчат, и мы помолчим. Скажу тебе о своем зяте. Он неплохой человек, правда, огорчился, когда Зоя родила ему дочь. А теперь привык, души в ней не чает…

Слушая соседку, Аким размышлял: «Покойники молчат… Да, Марфа, молчат. Но меня судьба побила на старости лет. Один я остался, как дубочек в поле. А что тебе, Марфа? Дети рядом, внучка есть, зять. Чего тебе-то плакаться? А я — один! Ты, может, спокойно спишь по ночам, а я не сплю. Лежу в темноте, и всякие мысли меня одолевают. Будто сын рядом и я слышу его голос… А это мираж. Нет Петьки, затонул вместе с катером, вот как в войну тонули мои сослуживцы. Ты этого не видела, Марфа. Это страшно. Идет корабль. Ночь. Темнота все окутала. И вдруг — взрыв… А ты про Зою свою тут кукарекаешь. Зоя, конечно, красивая, но что для меня ее красота? Тебе она дорога, ее красота, а мне — пустой звук. Прости, Марфа, но — пустой звук…»

Соседка поведала Акиму и о том, что скоро молодые поедут на морской курорт, а она с внучкой остается и, если он не возражает, будет с ней приходить.