Следствие поручено мне

— А меня там не было. Я с ульями на гречиху выезжал — в летний лагерь. И моя хоромина пустовала. Возвращаюсь оттуда на свой точок, гляжу, на столе записка. Што за притча? Читаю писульку — ликбез, слава богу, прошел! — а там сказано, што, мол, очень сожалительно, дядька Степан, што ты мне не попался под руку. А то бы искал ты, старый хрыч, свои кости по всей тайге. Ухожу. Прощевай. И подпись, как на документе, его — Ваньки Соколовского. Ну, ясно — дал деру, варнак, из тюрьмы к границе подался. Закрыл я поскорее пасеку — и прямехонько в город. С его писулькой. Авось догонят разбойника! Ну а как просеку-то прошел, слышу — гай по всей тайге. Воронье, сойки, как мухи на меду, у одного места кружат, орут, словно бабы на базаре. Неспроста, думаю, у них пир горой. Подхожу тихонько, а там человек лежит, деревом придавленный. Дух тяжелый. Мертвяк! Лихо дело… Припустил я еще пуще в город, ничего там трогать не стал — пусть милиция сама рассудит.

Ну, там моментом все поняли, меня в машину, как генерала, и поехали. А как приехали, тут уж еще машина оказалась — прокурор там, врач районный, человек с собакой на ремешке, а я с самим начальником милиции Сабуровым прибыл. Нонче-то, говорят, он уж на пенсии, а раньше — орел был. Ты-то его знаешь?

— Слышал, — дипломатично ответил Дмитрий.

— Васька-то Колядин с ним этой осенью вместе охотился: друзья закадычные, еще с фронта. Ну так вот, как приехали, все тут обсняли аппаратом. И за Васькой тоже мотоциклетку послали — и он тут был. Потому што, как все оглядели да примерили, — тут все согласились: он, Ванька беглый. Я его враз узнал, хучь у него морда деревом разбитая. Как не узнать — уши оттопыренные, как лопухи, и кулачищи, што тебе тыквы. Здоровый, черт, был! В общем, забрали его, дурака дохлого, в аду ему гореть, увезли. После я уж от Васьки Колядина слышал: Сабуров сказал, што писульку Ванькину посылали туда, откуда он бежал, на экспе… рицию…

— На экспертизу?

— Во-во! То есть еще сумлевались, што это он сам и есть. А чего посылать, што я, слепой? Али врать буду? Ну, Сабуров — тот после за мое такое радение часы свои подарил: «На, — говорит, — носи, Степан Аверья-нович. Золотой ты человек, а посему и часы тебе иметь золотые».

Кочегаров протянул к костру жилистую сухую руку, на которой огнем сверкали дорогие часы, и важно посмотрел на циферблат.

— Хорошо ходят, — значительно произнес он.

Костер гас, тени никли, и Дмитрий, ощущая спиной подступавший холод, подумал, что старик задремал, но снова услышал из темноты его голос:

— Вот так, значит, и кончил свои дни Ванька Соколовский… Батька его, Роман, тоже небось на разбойном деле голову сложил. Хоть он и в Австралию сбег, а разве от себя убежишь?.. А жаль — пропали два таких мужика! Силища у них была, што ты! Да Ванька-то даже покрепче отца был. Бывало, изюбра освежует да целиком на веревке приволокет. Ему за сутки пройти по тайге сорок верст ничего не стоило… А медведей как стрелял? Умора! Приловчится да и стрелит косолапому по позвоночнику, крестец перебьет, у того задние ноги волокутся. Вот он и гонит его прямо в Сосновку, а уж тут — на виду у всех — задушит своими ручищами. Ой, силен был! Только он один мог перейти вброд Таймен-ку, а так — всех сшибало… Ну, однако, я заболтался. Валет, куда лезешь?! Паршивец… Вот пес — так пес!..

Тут старый пчеловод пустился в рассуждения о достоинствах своего пса и, не окончив фразу, захрапел.

Старший лейтенант вышел из шалаша, глаза его слезились от дыма.

Тихая лунная ночь стояла над еланью. Морозный снег искрился, в тишине гулко стреляли деревья, темневшие на сопках. Вид старого заброшенного селения наводил ту непонятную грусть, которая всегда охватывает человека, когда он видит пустые дома. Пожалуй, это ощущение можно сравнить с тем, какое испытываешь, рассматривая человеческий черп. Тут властно царит смерть и от ее близости становится не по себе даже храброму.

Что-то ждет их завтра?

СЛЕД ШАТУНА

Еще до рассвета Степан Кочегаров проснулся первым, развел костер, набил чайник снегом. Когда Касьянов вылез из спального мешка, чай уже был готов и старый таежник обжаривал на прутике кусочки мерзлого мяса. Запах привлек собак, и они выжидательно лежали у костра так близко, что Валет даже обжег лапу.

После трудного перехода через чащи и завалы к Сосновке старший лейтенант устал и измучился. Покряхтывая, он размял суставы, умылся снегом, попил чаю с лимонником, отдал должное мясу, поджаренному на костре, и ощутил тот прилив сил, который у него бывал перед особо опасным делом…

Дмитрий проверил затвор у карабина, заглянул в ствол, куда мог попасть снег.

— Готов? — спросил старик.

Касьянов кивнул. Сделав большой круг возле старой Сосновки, путники в одном из распадков, примыкавших к ущелью, где гудела непокорная Тайменка, обнаружили медвежий след.

Кочегаров остановился, пощупал след голой рукой и проговорил:

— Шатун… Два дня назад прошел туда. Лихо дело!..

— А нам-то зачем он? — спросил Касьянов, заметив беспокойство старика.