Следующие шаги природы

У Джейкоба Хоксли, последнего из его рода, не было помощника и редко бывали клиенты, и, действительно, никто, кроме чужаков, не осмеливался заходить в его низкую и мрачную лавку в начале тридцатых годов, когда суеверия не были так окутаны пеленой, как сейчас, ибо слухи сплели паутину самого жуткого ужаса вокруг старика и его жилища. Не то чтобы он был очень стар – три десятка лет, наверное, с гладким, добродушным лицом и проницательной улыбкой для тех, кто боялся его больше всего. Но торговцы обслуживали его только потому, что не смели отказать, дети бежали от него, а чужестранцев, которые в основном были мореплавателями, предупреждали, чтобы они обходили его лавку стороной.

Если бы хотя бы половина из тех чудес, которые рассказывали об этом широкоплечем человеке, похожем на студента, была правдой, их было бы достаточно, чтобы объяснить тот страх, с которым к нему относились, хотя факты, на которых они основывались, были неоспоримы. Некоторые люди говорили, что если какое-либо живое существо переступало его порог, оно никогда больше не появлялось. Бакалейщик напротив, который с трепетом обслуживал аптекаря, рассказывал о десятках бездомных кошек и собак, которых заманивали в лавку Хоксли, но это всегда были бездомные, несчастные существа. Недоброжелатели намекали, что старик съедает пойманных животных, хотя мясник утверждал, что Хоксли покупает лучшую говядину и баранину. Благотворители утверждали, что зверей убивают, чтобы избавить их от страданий, но ближайшие соседи качали головой на это утверждение, поскольку помнили много ночей – обычно бурных и штормовых – когда из-за двери аптеки доносились странные звуки лая и рычания собак и еще более необъяснимые звуки животных. Однако днем никогда не было слышно или видно ничего подобного, и если погода позволяла, дверь магазина оставалась приоткрытой, а окна и занавески одноэтажного дома были открыты настежь, и канарейки весело пели в своих клетках.

Иногда место канареек занимали крикливые попугаи или резвящиеся белки, и в целом можно было бы подумать, что у Хоксли есть миниатюрный зверинец, если бы не недостаток места. На верхнем этаже, конечно, не было животных, да и в подвале не нашлось места для такого количества, которое удалось отследить, не говоря уже о длительных периодах беспрерывного безмолвия, поэтому, по общепринятому мнению, Хоксли был волшебником, по приказу которого птицы и звери появлялись и исчезали.

Магическим способностям Хоксли приписывались и такие благодетельные поступки, о которых иногда сообщалось. Однажды, когда бездомный ребенок был сбит лошадью и попал в больницу со сломанной ногой, старый аптекарь бережно отнес маленького страдальца, закрыл дверь магазина перед лицом толпы, боявшейся войти, и сказал, что будет заботиться и лечить подкидыша. Уже на следующий день мальчик вышел совершенно здоровым и невредимым, без единого шрама, свидетельствующего о переломе конечности. Опять же, старый калека, согбенный ревматизмом – чужак в Салеме – остановился, чтобы попросить милостыню у аптекаря. Он вошел без страха, а через двадцать четыре часа вышел оттуда, подтянутый и подвижный.

Соседи называли эти исцеления колдовством. Нищий ревматик ничего не мог рассказать о своем исцелении, кроме того, что Хоксли дал ему что-то выпить, и что вскоре он пробудился ото сна и обнаружил, что избавился от стреляющих болей и снова здоров и молод по ощущениям. Он не знал, сколько времени прошло с момента излечения – час, день или год. Он знал только, что вылечился и может работать, а не просить милостыню.

Примерно в это время и произошло главное загадочное событие. В то время Салем вел морскую торговлю, которая соперничала с торговлей любого порта Новой Англии, и капитан ливерпульского клипера был замечен входящим в таинственную лавку аптекаря, но, хотя за ним наблюдали, не увидели, чтобы он вышел обратно. Бакалейщик Хайэм, хорошо знавший капитана Симпсона и его сына, видел, как капитан окликнул Хоксли, и, заметив, что они выглядят как знакомые, понял, что между ними произошел какой-то спор, хотя ни негромкий тон аптекаря, ни громкие и гневные эпитеты капитана не давали ни малейшего представления о предмете спора. Хоксли, как он заметил, сохранял свое обычное спокойствие. Пока бакалейщик наблюдал за происходящим, дверь внезапно закрылась, и голосов больше не было слышно. Час спустя, наблюдая за происходящим с неослабевающей бдительностью, Хайэм увидел, как Хоксли снова открыл дверь, несколько мгновений стоял с улыбкой на пороге, а затем, оставив дверь приоткрытой, целенаправленно пошел по улице. Но капитан все еще не выходил.