Следующий апокалипсис. Искусство и наука выживания

Своего дедушку, Джо Бегли, я считал настоящим героем. Начиная с 1960-х годов и до самой своей смерти в 2000 году, он трудился в сфере охраны окружающей среды и социальной справедливости и благодаря этому прославился в Аппалачах. Его поступки, врожденный шарм и внешнее сходство с Линкольном сделали его своего рода знаменитостью. Одна из популярных историй рассказывает о жутко холодном дне, когда он остановил поезд с углем, чтобы люди в его общине не замерзли. Той морозной и снежной зимой многие не сумели пополнить свои запасы угля, которым топили печи, обогревавшие многие дома в Аппалачах. В попытке согреться люди отдирали доски со своих веранд. Многие, и особенно старики, находились в опасности. Дедушка позвонил в железнодорожную компанию, попросил их остановиться в городе и выгрузить на запасной путь немного угля. Затем он собирался доставить его на своем грузовике нуждающимся. Железная дорога отказалась, поэтому он поставил свой грузовик поперек путей, поднял значок шерифа, остановил поезд и развез уголь людям. Для меня он был Робином Гудом, Бэтменом и Эйбом Линкольном в одном лице. Он был героем.

Я понимаю, как привлекательны герои, которые мужественно противостоят коррумпированной системе, чтобы делать то, что правильно и необходимо для сообщества. Иногда это срабатывает, как в истории о моем дедушке или как в случае Розы Паркс, Эрин Брокович или Нельсона Манделы. Все эти герои трудились на благо общества. Напротив, в современных апокалиптических сюжетах община сужается до семьи героя или небольшой группы лиц, и сила, с которой сражается герой, не является несправедливой или неравноправной системой.

Героизм, проявляемый в вымышленных историях, отражается в том, как мы готовимся к следующему апокалипсису. Мы видим, что и герои-персонажи, и те, кем мы пытаемся стать, уходят корнями в воссоздаваемое нами мифическое прошлое. Роксанна Данбар-Ортис раскрывает мифическую и героическую историю происхождения Соединенных Штатов в своей книге «Загружено: Обезоруживающая история Второй поправки». В частности, для нашего обсуждения полезно узнать ее отношение к идее архетипического образа «охотник и его ружье». Охотник — это путешественник, самодостаточный и чувствующий себя как в «цивилизованном» обществе и дома, и в дикой местности. Индейцы его принимали (и даже им восхищались). А их восхищение ценилось даже после того, как они были лишены человеческого достоинства и как «благородные дикари», и как нецивилизованные дикари. Она пишет о серии романов «Кожаный чулок» Джеймса Фенимора Купера, созданных в 1820–1840 годы, и о легендах о Даниэле Буне на основании публикаций Джона Филсона 1780-х годов. Она отмечает, что «эту реальность создали не Филсон и не Купер. Скорее, они создали мифологические повествования, которые запечатлели опыт и образ англо-американского поселенца, истории, которые, несомненно, сыграли важную роль в устранении ответственности за зверства, связанные с геноцидом, и задали сюжетную модель для последующих американских писателей, поэтов и историков»{71}.

Реальность охотника, включая архетип Даниэля Буна, расходится с презентацией Филсона. Бун был не самым продвинутым индейцем, а профессиональным охотником, собирающим сотни оленьих шкур и других шкурок на продажу. Данбар-Ортис резюмирует: «Легенда и знания, которыми оброс Даниэль Бун, развивали представления о герое-исследователе и охотнике-авантюристе и основывались на том факте, что он был торговцем, земельным спекулянтом и несостоявшимся бизнесменом»{72}.

Там, где есть страх и трепет, есть шанс проявить героизм. В то время как многие боятся драматических перемен, другие приветствуют и с нетерпением ждут, когда им представится возможность сыграть в героя и использовать все крутое снаряжение для выживания, которое они накопили. Образ героического патриарха, спасающего свою семью благодаря своему уму, подготовке и пройденному обучению, заполняет журналы о выживальщиках и препперах, которыми пестрит любой газетный киоск. Эта разновидность героического протагониста в значительной степени присутствует в наших фантазиях о будущем, поскольку часто встречается в повествованиях. Именно истории помогают нам понять и упорядочить этот мир. Это обуславливает тип апокалиптических повествований, которые мы потребляем и создаем. В ходе нашей подготовки мы возлагаем надежды на драматические, индивидуальные действия и считаем, что они позволят справиться с бедствием. Но этого не произойдет.