Мы с Луисом знакомы всего неделю, и слова о доверии длиною в жизнь, возможно, покажутся преждевременными, но разве в этом мире что-то дает абсолютные гарантии? Правительства меняются, режимы падают, альянсы распадаются – от нас ничего не зависит, и кажется, что любовь – это самая понятная и единственная вещь, которой стоит доверять.
Анна отстраняется от меня и улыбается Луису, стоящему в дверях.
– Идти сюда. – Она делает знак своему внуку.
Он подходит, и я вижу, что он еле сдерживается, чтобы не разрыдаться. Анна что-то шепчет, и он кивает, обнимая ее. Она отходит в сторону, глаза блестят от слез, но взгляд полон гордости и любви.
Мы идем в прихожую, где нас ждет Оскар. Анна ступает позади нас. Сумки уже уложены в багажник кабриолета Луиса. На прощание мы целуем Анну и садимся на заднее сиденье автомобиля. Оскар занимает место водителя. Анна смотрит на нас, ее присутствие одновременно успокаивает меня и напоминает о том, что вынужден оставить Луис, уезжая отсюда.
Луис держит меня за руку, и мы оборачиваемся, чтобы посмотреть на Анну, стоящую в дверях дома – того, где прошла вся жизнь Луиса.
Большая машина отъезжает от подъездной дорожки, взбивая гравий, все дальше и дальше увозя нас от Анны, пока дом не становится чуть больше пятнышка позади нас.
Мы поворачиваемся и смотрим вперед, стараясь напоследок запечатлеть образ Гаваны. Возможно, разыгралось мое воображение, но город сегодня кажется мне прекрасным как никогда. До меня доносятся смех людей и музыка, льющаяся из открытых окон. Гавана дарит нам на прощание мелодию своего сердца.
Пока мы едем по Мирамару, Оскар непрерывно болтает, и его добродушное подшучивание добавляет немного легкости и скрашивает этот мрачный день. Я пытаюсь запомнить пейзаж до мельчайших деталей, сделать мысленную фотографию, которую смогу хранить до нашего возвращения.
Наверное, Луис делает то же самое?
Время пролетает незаметно. Мне не терпится уехать, вернуться в свой дом в Майами, к своей семье, к миру, к которому я привыкла. Но я не хочу уезжать. Я не хочу оставлять людей, которые навсегда останутся в моем сердце.
Я боюсь, что Луиса не выпустят. Я боюсь, что нас обоих бросят в тюрьму.
Он обнимает Оскара и они хлопают друг друга по спине в том самом аэропорту, где совсем недавно мы с Луисом впервые встретились. Они обмениваются взглядами – как много их связывает друг с другом? Помогал ли Оскар Луису в его деятельности? Может быть, он один из тех, чьи имена Луис держит в тайне? Понимает ли он, что происходит на самом деле? Неужели Оскар тоже готов рискнуть своей свободой, чтобы помочь нам? Осознает ли он, что эта разлука может продлиться всю жизнь?
Он делает то, что должен, и я вновь мысленно преклоняюсь перед добротой и храбростью моих соотечественников.
– Удачи, приятель, – говорит Оскар.
Я быстро прощаюсь с ним, делая все возможное, чтобы наше прощание не выглядело как-то подозрительно, хотя все внутри меня дрожит от напряжения и страха. Когда мы заходим в аэропорт, Луис держится очень хорошо, но его пальцы слегка дрожат.
Солдаты с ружьями, стоящие вокруг аэропорта, кажутся мне зловещими призраками. Я собираю все свои силы, чтобы не смотреть в их сторону. Я должна вести себя так, будто мне нечего бояться, словно мы обычные путешественники.
Мы регистрируемся на рейс и получаем посадочные талоны. Я изображаю улыбку на лице, пока обмениваюсь фразами с женщиной за стойкой. Сердце мое колотится. На протяжении всего разговора я жду, что сейчас она скажет, что с билетами что-то не так или что рейс задерживается.
Этого не происходит, и мы проходим привычную процедуру. После нескольких минут ожидания в очереди перед таможенным контролем нам машут рукой, подзывая подойти.
Я еле иду. Мы – не единственные в зале вылета, но мне кажется, что все взгляды устремлены на нас, будто мы попали под луч прожектора.
Неужели это наши последние минуты свободы?
Люди покидали Кубу разными способами. Есть такие, как моя семья – кому посчастливилось уехать, когда еще можно было сесть на самолет до Соединенных Штатов, если прорваться через череду бюрократической волокиты. Есть примеры, когда родители так отчаянно хотели вывезти своих детей из страны, что сажали их на самолет в одиночку и отправляли в Америку, надеясь, что однажды они воссоединятся. Они мечтали, что таким образом их дети обретут шанс на лучшую жизнь, и их вера была столь сильна, что они были готовы пойти на жертву.
Есть и те, кто сбежал из порта Мариэль в период с апреля по ноябрь 1980 года, когда Кастро разрешил кубинцам покинуть остров на лодках и небольших катерах. Тогда более ста тысяч кубинцев добрались до берегов Соединенных Штатов.
А еще есть сплавщики – люди, чья изобретательность и смелость заставляют их бросить вызов морю на самодельных плотах. Они готовы совершить путешествие в девяносто миль – к свободе, чтобы в конце столкнуться лицом к лицу со смертью, или – если они будут схвачены до того, как ступят на берег Соединенных Штатов, – с пожизненным заключением.
Кубинцы живут в постоянной надежде.