Следы

Заметь, Джуди: Тетушка Грасия мне одному рассказала, что отец принимал лекарство, которое заставляло его крепко спать. Доктор Джо это знал. Назвал бы он снотворное «наркотиком»?

Возможно (да почти наверняка) нет, если они с тетушкой Грасией разговаривали перед допросом. Потому что, понимаешь, если отец крепко спал под тяжелым лекарством, то все аргументы тетушки Грасии превращаются в пыль. Любой мог пробраться к нему в комнату и сделать все приготовления с веревкой, ничуть его не потревожив; спокойно мог выстрелить и сбежать. Тут рушится значимость папиного бесстрашия; рушится его способность обезоружить любого из нас; рушится предположение об умелом стрелке — рушится все. Не очень-то много надо смелости, чтобы застрелить спящего человека.

Но даже если отец спал под действием лекарств, предположение о том, что у кого-то хватило нервов возиться в его комнате несколько часов при горящей лампе, звучит абсурдно. Но все же есть вероятность, что отец лег спать очень уставшим и просто забыл погасить свет.

Но есть еще кое-что, Джуди. Если кто-то прятался в отцовской спальне какое-то время перед тем, как папа туда зашел, не мог ли он тогда привязать веревку? Конечно мог. Отец обычно по ночам не заглядывает под свою кровать, не так ли? Он мог бы заметить эту веревку только если бы она свисала из открытого окна. Но он бы ни за что не заметил узелок на ножке своей кровати. Убийце не обязательно нужно было протаскивать пятнадцать метров веревки через петлю одной рукой, а второй направлять на отца пистолет.

А поскольку я впервые задумался об этом только когда мы уже ехали из Квилтервилля домой сегодня вечером, я абсолютно уверен, что это пока еще не пришло в голову ни одному из присяжных. Итак, во-первых, как я уже сказал, тетушка Грасия обошла все сомнения, выставив их идиотскими и недостойными. Во-вторых, присяжные под конец уже всем телом напряглись, чтобы соответствовать ее описанию и выглядеть мудрыми и справедливыми людьми.

Когда тетушка Грасия закончила свою речь, которую я слово-в-слово переписал из заметок Метти, она вновь подобрала рукой юбку и собралась покинуть кресло свидетеля.

Крис прошептал мне на ухо:

— Господи, да она просто изменила ход событий!

Топсон сказал:

— Прошу, один момент, мисс Квилтер.

Тетушка Грасия вновь села и небрежно опустила руки на колени.

III

Топсон развязал долгую болтовню о том, какой полезной оказалась ее речь, и как он вместе с присяжными благодарен за ее открытый рассказ. Только благодаря ее методам, хвалил он, виновный мерзавец когда-то предстанет перед правосудием. Звучало это все великолепно. Но я, как плотник, чувствовал, что этот жир намазан слишком толстым слоем. Тетушка Грасия, видимо очень довольная этой лестью, сидела вся бледная и спокойная, прямо как недавно упомянутая мною луна.

— Судя по всему вы нам намекали, — Топсон наконец подошел к делу, — что у вашего брата мог быть враг. Не сможете ли хорошенько подумать и вспомнить, кто бы это мог быть?

— Почему же, конечно, — ответила тетушка Грасия. — Я думала, что вам об этом известно. Семнадцать, почти восемнадцать лет назад мой брат убил человека, будто бешеную собаку или гремучую змею, или какое-либо другое опасное существо, напавшее на его жену. Был суд, и его оправдали. Присяжные даже не покидали зал. Судья извинился перед Ричардом — по крайней мере, так все говорили, — и сказал, что это заседание было лишь формальностью для соблюдения закона.

— Вам известно имя человека, которого убил Ричард Квилтер?

— Энос Карабасс. Пенсильванский голландец, кажется, каких лучше не злить.

— Его семья живет в этом округе?

— Нет, нет.

— Они знают, каким образом он умер?

— Мы не смогли найти никого из его близких.

На Топсона было жалко смотреть.

— Но, моя дорогая мисс Квилтер…

— Вы спросили, возможно ли такое, чтобы у моего брата был враг. У любого, кто хоть раз убил человека, по моему мнению, могут быть опасные враги.

— Понятно. Понятно. Предположим, что у того мужчины был брат, или, может быть, сын, который хотел отомстить за его смерть. Смог бы он незаметно проникнуть в ваш дом?

— Вполне возможно. Мы никогда не запираем входные двери, только перед сном. Пока мы ужинали в обеденном зале, любой человек с улицы мог тихо войти и подняться наверх.

— У вас нет сторожевых псов?

— У нас есть две собаки. Я не случайно сказала об ужине, потому что как раз в это время они на заднем дворе ждут еды или так же ужинают.

— Прекрасно. Он мог зайти в дом. Он мог спрятаться в комнате вашего брата. Но — а уйти из дома он мог? То есть, мог ли он уйти из дома, не оставив следов на снегу? И мы снова вернулись к тому, с чего начали.

Тетушка Грасия сказала:

— Он мог уйти из дома, потому что он это сделал. А вот как он это сделал, мы пока не выяснили. Именно этот вопрос мы и пытаемся решить. Есть один факт. Сейчас в доме его нет. Это приводит нас к следующему факту, необъяснимому, но не гипотетическому. Он сбежал. Все это глупо, и продолжать настаивать на том, что убийца не мог уйти из дома, хотя нам всем известно, что он ушел, — просто неуважение к интеллекту присяжных.