Следы говорят

моя ель. В увлечении я и не заметил, как добрался до места своего ночлега. Петух упал

прямо к моему «гнезду».

Вблизи тока ночью не развожу костра: можно испортить утреннюю охоту. Снимаю

резиновые сапоги, – они холодят. Натягиваю вторые шерстяные носки и укладываюсь в

теплой одежде на мягкой еловой подстилке.

Перед рассветом, с ружьем в руках, иду к пню, где сидел с вечера. Прислушиваюсь. Вот-

вот должны затоковать.

Но вместо песни мошника – треск валежника. Кто-то смело идет по острову, ломает

сучья. Охотник не враг себе, так не пойдет, а зверь здесь водится. Только по слуху не угадать

– медведь это или лось. Глухари послетали, а треск продолжается... Прикидываю в уме: если

лось – пойдет с острова в кустарники, к югу. А медведь, – не миновать ему пути по просеке

через мою гряду. Не пойдет же он в топкие глади! Решаю проверить. Торопливо, но

осторожно спешу к просеке... Да, сюда правит. Медведь! Закладываю в стволы жаканы:

накоротке и на чистом месте разрывные пули лучше. Левым плечом прислоняюсь к сосне, –

так буду скрыт и стрелять удобно. Жду и размышляю: не надо горячиться; легко ранишь –

только обозлишь зверя, в драку полезет. Подпущу в упор и наверняка всажу две пули. Пока

опомнится – успею добавить ему крупной картечи.. Главное – не теряться...

Темный силуэт приближается... Я чуть было не поторопился: навел стволы, а силуэт

растаял в полумраке. Но вот опять донесся шорох ветвей. Вновь поднимаю стволы, навожу

их на зверя и... обессиленно опускаю ружье... Человек! Не зная приемов глухариной охоты,

он и себе и мне испортил утро.

С тех пор взял я за правило: никогда не брать на мушку неясный силуэт. Горячность –

часто до беды доводит.

В сумраке ночи по звуку шагов не всегда определишь, кто бродит, зверь или человек.

Если не хочешь напугать зверя – стой скрытно и жди, пока четко не вырисуется его фигура.

ТАИНСТВЕННЫЙ ЗВЕРЬ

Я вышел из шалаша на тетеревином току, подобрал трофеи – двух косачей, уложил их в

мешок так, чтобы не мялись лиры хвостов, и березовой опушкой побрел к дороге.

Поглядывая по сторонам, замечаю, что почва местами изрыта, прошлогодние листья

разворошены. «Ясное дело, – думаю, – барсук личинок искал, его работа». Подхожу ближе,

надеясь увидеть следы когтистых лап, а передо мною отпечатки копыт с задними пальцами!

Похоже, олень наследил. Но ведь он лишь в снегу копается, добираясь до мха, зачем же ему

землю рыть? Да и откуда он мог здесь взяться? Лоси и козы здесь водятся, а оленей никогда

не бывало.

Не стал я долго разбираться в следах. Не до того было в то солнечное утро.

Весеннее ликованье – голосистые раскаты зяблика, звонкие трельки овсянки, посвисты

лесного конька, воркованье вяхиря – наперебой гремит из каждого куста. В потоке птичьих

песен выделяется барабанная дробь, – это дятел как бы заправляет всей «музыкой». И

странное дело: замрешь на миг, а уже отовсюду слышатся чуфыканье, шипенье токующих

чернышей, томное квохтанье тетёр. До следов ли тут!

Прошло время токов. Но и в июне я заглядывал в знакомый березняк. Там у меня было

тетеревиное гнездо для наблюдений. Не запомни я сразу можжевелового куста, ни за что бы

потом не наглядеть мне наседки. Умело пряталась она: пестрые и бурые полоски её перьев

рябили и терялись среди стебельков и веточек, окружавших гнездо. Подойдешь шагов на

пять – птица прижмется, сливаясь с растительностью, одни лишь глаза поблескивают. Скоро

должны были вылупиться цыплята, и тетёра упорно сидела, не сходя с яиц.

Являюсь однажды к гнезду и нахожу его растоптанным; насиженные яйца кем-то

съедены. Перья валяются; значит, погибла и сама тетёра. Инстинкт высиживания сильнее

страха, – он-то и приковал тетёру к гнезду, заставляя прятать его от врага. А враг оставил

ранее уже виденные мною следы – отпечатки копыт с пальцами. Просто теряюсь в догадках,

кто бы это мог быть? Похоже, надо винить кабана-одинца, но в этом краю о нём и понятия не

имеют.

Осенью, по чернотропу, окончательно выявился таинственный зверь. Выбрали мы с

колхозными охотниками лесную поляну и положили на ней павшую лошадь: задумали

привадить сюда – к одному месту – волков, чтобы по снегу обложить и уничтожить их.

Наведались к приваде и радуемся, что звери принялись за неё. Разглядываем «волчьи»

следы, и – глазам не верим! Опять на земле отпечатки копыт.

Сомненья нет, кабан-секач, как всеядное животное, польстился на приваду. Сильный и

смелый при защите, он никого не боится, в слепой ярости кидается прямо на врага, стремясь

срубить его своими остро отточенными клыками. Ему и волк уступает дорогу.

Но откуда взялся этот зверь?

Вскоре выпал снег, и вепрь как в воду канул, – видимо, откочевал. За всю зиму нигде

больше не обозначался его след.

Лишь в начале весны удалось мне увидеть секача, и не одного, а со свиньей. Значит, в

прошлом году одинец являлся вроде как на разведку, теперь же привел и дикую хавронью...