Следы помады. Тайная история XX века

Что произошло в год Майкла Джексона? Для первых нескольких миллионов, купивших “Thriller”, форма и содержание, субъективное и объективное, они и другие, товар и потребитель являлись одним целым. Эти несколько миллионов приобрели пластинку, которая им понравилась. Но затем “Thriller” превратился в образ — образ в среде современного капитализма, образ в небесах спектакля, образ товара: неотразимый образ самореализации и общественного признания. После этого форма вытеснила содержание, что не означало, что идея Майкла Джексона поблекла в свете блеска всего альбома — это означало, что ни формы, ни содержания, связанных с пластинкой, не осталось. Звучание музыки больше не являлось содержанием, а стиль, в котором музыка была сочинена или функционировала как жанр, больше не являлся формой. Содержанием теперь была реакция человека на такое социальное событие, как “Thriller”, а формой стала механика этого события.

Согласно Дебору, обществом спектакля являлось само современное общество, неестественное во всех своих сферах, тенденциозная конструкция, тем не менее неумолимо законченная: «Реальность возникает в спектакле, а спектакль реален»³⁴. “Thriller”, происходящий из поп-среды, фабрики символов, можно рассматривать как спектакль спектакля, посредничество между поп-спектаклем и спектаклем ещё большим, социальной жизнью — что “Thriller”, кажется, и доказал. Sex Pistols подталкивали людей к выбору — поначалу принимать их или не принимать, затем следует ли идти на концерты Джонни Роттена, сказать «да» и «нет» Богу и государству, работе и досугу, артисту и самому себе. Триумф Майкла Джексона позволил людям не выбирать. “Thriller” навязал свой собственный принцип реальности: он был частью каждой поездки на работу, серенадой каждой командировки, эталоном каждой покупки, фактом каждой жизни. Совсем необязательно, чтобы тебе это нравилось. Достаточно было принять это к сведению, — но странным образом в год Майкла Джексона принять это к сведению означало также, что тебе это нравится.

В 1982 году

В 1982 году Элизабет Тейлор предъявила иск, чтобы остановить показ неавторизованного телефильма о её жизни. «Я сама себе индустрия, — объяснила она. — Я сама себе товар».

За сто пятнадцать лет до этого Карл Маркс предвосхитил её экстравагантный вызов в суд в «Товарном фетишизме и его тайне», самой причудливой главе «Капитала». Он написал:

На первый взгляд товар кажется очень простой и тривиальной вещью. Его анализ показывает, что это — вещь, полная причуд, метафизических тонкостей и теологических ухищрений… Само собой понятно, что человек своей деятельностью изменяет формы веществ природы в полезном для него направлении. Формы дерева изменяются, например, когда из него делают стол. И тем не менее стол остаётся деревом — обыденной, чувственно воспринимаемой вещью. Но как только он делается товаром, он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь. Он не только стоит на земле на своих ногах, но становится перед лицом всех других товаров на голову, и эта его деревянная башка порождает причуды, в которых гораздо более удивительного, чем если бы стол пустился по собственному почину танцевать³⁵.

Это настоящая поэзия, но отсылки к мистике здесь не для красного словца. Маркс имел в виду спиритистов, которые в его время держались за руки вокруг столов повсюду: от Бостона до Парижа и Петербурга в ожидании подтверждения присутствия духов умерших любимых, чтобы те задвигали столы, заставили их танцевать. У спиритистов не было ничего общего с потреблением, но у потребления много общего с магией — магией, в которой техническое представление о преобразовании уступает место метафизическим тонкостям и теологическим нюансам пресуществления. И если можно представить, что в 1867 году Маркс мог предвидеть постиндустриальный тейлоризм, то вряд ли можно поверить в то, что он был готов к джексонизму.