Следы ведут в пески Аравии (второе издание)

Из записок Нибура Зеетцен узнал о трех христианах, которые пытались пробраться в Мекку: двух английских моряках и одном французе, которого насильно обратили в ислам. А что, если?.. Ведь он же признавался, что хочет среди мусульман быть мусульманином. Еще в 1802 году в плане, представленном фон Цаху, он писал: "Я возьму с собой Коран, как магометанин, и буду самым тщательным образом соблюдать все его религиозные предписания. А если мне придется стать идолопоклонником, я обвешу себя амулетами. Сей неприкрытой откровенностью, мне кажется, я не запятнаю в глазах просвещенного общества своей репутации и не потеряю его столь драгоценного для меня уважения, ибо образованные люди смогут отличить внешние обряды от доброй нравственности и скорлупу от ядра". Теперь настала пора эту идею осуществить.

Добравшись до Янбу, Зеетцен идет с рекомендательным письмом к местному купцу за советом. Однако тот настроен пессимистически. Европейцу попасть в Мекку и всегда-то было практически невозможно, а сейчас это стало просто немыслимо. К тому же суда в Джидду из Янбу не ходят, так что морем туда не добраться. Власть ваххабитов распространилась на весь Аравийский полуостров (за исключением Йемена и Хадрамаута) — от Красного моря до Персидского залива. В Мекке и Медине стояли ваххабитские гарнизоны. Последний караван паломников, шедший из Дамаска в сопровождении турецких солдат, был разграблен, охрана перебита. Протурецки настроенный правитель священного города бежал. Восточные ворота Джидды, через которые проходят в сторону Мекки паломники, — под неусыпным надзором. А в Медину, где похоронен пророк Мухаммед, говорят, вообще не пробраться. Ваххабиты, твердо придерживаясь единобожия, отрицают культ святых и считают поклонение могиле Мухаммеда идолопоклонством. Захватив Медину, они в знак протеста против ее почитания паломниками даже плевали на могилу. По этой же причине ваххабиты в 1801 году совершили набег на священный шиитский город Кербелу, где надругались над могилой внука Мухаммеда — Хусейна. Заодно они разграбили там мечети, торговые склады и богатые дома. Присвоение богатств "отступников" они считали неким возмездием за измену основным принципам ислама.

Но и услышав обо всех грозящих ему опасностях, Зеетцен не отступает. Хорошо, он пойдет в Джидду пешком, как и все остальные паломники. Он не сомневался в успехе. Сейчас толпы людей тянутся на юг, и ему будет нетрудно затеряться среди них. А если возникнут какие-то недоразумения, то у него есть бумага. Там ясно говорится, что, хоть он и франк, зовут его арабским именем Муса аль-Хаким.

Двигаться вдоль берега Красного моря в толпе паломников совсем не страшно, только очень жарко. На берегу много разноцветных ракушек. Из пих делают перламутр и отправляют в Мекку — для изготовления четок и в Иерусалим — чтобы инкрустировать распятия.

У селения Рабан паломники вдруг закричали: "Ляббайк! Ляббайк!" — традиционный возглас арабов, означающий послушание и повиновение. Затем они стали сбрасывать свои одежды и облачаться в ихрам, в котором должны предстать перед Каабой. Зеетцен был осведомлен об этом ритуале, но заранее не припас двух кусков белого миткаля, рассчитывая принять соответствующий вид в Джидде. Ему объяснили, что ихрам — это не простая формальность, этот ритуал призван символизировать первозданную чистоту человека, прибывающего в Мекку без всяких покровов, без всяких телесных преград между собой и богом. Тот, кто облачился в ихрам, должен соблюдать определенные законы: не бриться, не чесаться, не ссориться, не приближаться к женщине, не проливать крови, не убивать даже насекомых, не срезать ветки деревьев.

Джидда, как мы это уже знаем, — морские ворота священной земли ислама. Через Джидду держал путь на юг Аравии и Нибур. Но у Зеетцена — другая задача. В Южную Аравию, в глубь Африки он успеет отправиться позже, у него еще вся жизнь впереди. А быть здесь, около Мекки, куда стремятся все мусульмане, и не попытаться туда попасть он, Муса аль-Хаким, не мог. "Все окружающее возбуждало во мне такое бурное волнение, какого я не испытывал никогда", — писал впоследствии Зеетцен фон Цаху.

В Джидде он остановился в доме некоего Абдаллаха ас-Сукката, в котором обрел советчика и покровителя. Жара стояла необычайная. Зеетцен спал на крыше, закутавшись в мокрое покрывало, но оно высыхало почти сразу, и он снова покрывался испариной.

Абдаллах ас-Суккат приходил в отчаяние, когда Зеетцен заговаривал о Мекке.

— Я не вникаю в причины, по которым ты решился на этот шаг, — говорил он, — но это невозможно.

И в назидание рассказывал Зеетцену одну историю страшнее другой. Например, какой-то французский лекарь однажды на пари взялся сопровождать в Мекку знатного эмира в качестве лейб-медика. Уже на другой день его настигли и сделали ему обрезание. И это еще не самое плохое. От иных не оставалось и лоскутка. Здесь, в Джидде, такие случаи хорошо известны.