Следы ведут в пески Аравии (второе издание)

Далее путь Нибура лежал в сирийский город Алеппо. Когда он был в Басре, его приглашал туда к себе в гости голландский консул, так что ночлегом и пищей он мог считать себя там обеспеченным. Кроме того, в Алеппо его должны были ждать новые распоряжения короля Дании. Не найдя каравана, направлявшегося прямо в Алеппо, Нибур присоединился к каравану, который двигался на север — в Мосул. Это было 23 августа 1766 года.

Как отличался теперь Нибур от того наивного ученого, который совсем недавно отплыл из Копенгагена! Сотни и тысячи миль, оставленных позади, многому научили его. Он стал похож на бедуина, который чувствует себя хозяином пустыни, потому что может преодолеть палящую жару и леденящий холод, знойные ветры и песчаные бури, а главное — одиночество, чувство затерянности в бескрайних песчаных равнинах. Теперь Нибур знал, как вести себя в минуту опасности. В дороге при нем всегда были карабин, сабля и пистолет. Проводнику, которого он нанимал, Нибур обычно также вручал пистолет и саблю. Несколько раз на него собирались напасть грабители — арабы или курды, но, увидев, что он вооружен, удирали. Нибур научился приказывать. Когда в беспорядочной сутолоке каравана возникала драка или ссора, он стрелял в воздух — и все затихало. Теперь он сам мог рекомендовать другим, что брать с собой при длительном переходе через пустыню, даже составил обстоятельный список для тех, кто когда-нибудь последует по его пути. В этот список входили два котелка с крышками, ложка, тарелка, бокал и кофейник, деревянная шкатулка с отделениями для соли, перца и других специй, кусок кожи вместо скатерти, бурдюк с вином, рис, топленое масло, лук, мука, сухие фрукты, копченое мясо, кофе, палатка с матрацем, одеялом и подушкой, два мешка с одеждой и книгами, ящик с инструментами. Для перевозки всего этого груза было достаточно двух-трех вьючных животных. Нибур научился печь хлеб. Привыкнув мириться с любыми обстоятельствами, он вместе с тем не хотел терпеть неудобств.

Окруженный арабами, он приспособился к условиям их жизни, перестал болеть и с сожалением вспоминал, как легкомысленно в начале путешествия он и его спутники после знойного дня наслаждались прохладой, вместо того чтобы укрываться от нее; как неосмотрительно питались; как растрачивали здоровье в перепалках с местными чиновниками. Теперь он вел себя совсем иначе. Он уже не боялся показывать свои астрономические инструменты, а напротив, по ночам рассказывал притихшим спутникам о движении небесных светил и вместе с ними рассматривал сверкающие крупицы, затерянные в черной беспредельности мироздания. И люди доверчиво тянулись к нему.

Мелькали селения и города, и повсюду он находил пищу для наблюдений и размышлений. Вот посреди песков зажглись факелы, — значит, здесь есть нефть. Вот в селении Таук — мечеть, в ней погребен святой; у его могилы, говорят, раз в год может прозреть один слепой, а слепых толпятся здесь тысячи. А вот у одинокого шатра молится женщина. Нибур впервые увидел, как молится мусульманка. Обычно говорят: молиться должен мужчина, чтобы попасть в рай, а женщине молиться бесполезно — она все равно в рай не попадет.

Наступает час общей молитвы, и весь караван останавливается. Люди падают ниц, накрыв собою землю, словно огромным живым покрывалом. Все кажется белым: одежда верующих, выцветшее небо, светлый песок. Безмолвие нарушается лишь шепотом молящихся да ржанием лошади или криком верблюда. В такие минуты христианин Нибур слезал с осла, дабы ничем не нарушать религиозные чувства мусульман. «Уважай законы, обычаи, нравы людей, среди которых ты находишься» — этот девиз он когда-то в начале пути провозгласил перед своими спутниками и ни разу не изменил ему.

В Мосуле Нибур присоединился к другому каравану, который направился через Урфу в Алеппо. Караван двигался медленно, так как верблюды и лошади — а их было около двух тысяч — нуждались в длительных остановках для кормежки. Всего в караване было около четырехсот купцов, ехавших со своими товарами из Индии и Ирана, да еще человек сто пятьдесят, нанятых купцами для охраны. Однако грабители из местных племен действовали почти беспрепятственно.

Однажды Нибур и его проводник обнаружили пропажу постелей. Нибур узнал, где находится жилище местного шейха, и поскакал к нему жаловаться. Шейх полулежал на ковре, устало опустив голову на грудь, так что казалось, будто уши у него торчат прямо на затылке. Перед ним стояло блюдо с мясом. Шейх, видимо, обедал. Каково же было удивление Нибура, когда он обнаружил свои постели прямо здесь же, у стола шейха! Он выразил по этому поводу неудовольствие.

— Неверный! — вскричал шейх. — Ты должен гордиться тем, что твои дрянные лохмотья принесли мне! А твоему слуге и вовсе не пристало спать на мягкой постели, словно паше. Он же раб, собака!

— Мы оба люди, и оба должны спать, как люди. Ты упомянул пашу, он честнее и мудрее тебя. Вот рекомендательное письмо паши из Багдада для таких наглецов, как ты. Взгляни!

— Здесь, в пустыне, я твой паша! — закричал шейх еще неистовее.