Следы ведут в пески Аравии (второе издание)

При виде города, словно выплывшего из-за поворота горы, Нибур не мог сдержать радостной улыбки. Так вот он, Иерусалим, который в средние века христиане считали центром Земли. Так и чертили географические карты: четырехугольная Земля с Иерусалимом посредине, омываемая океаном и морями, врезающимися в сушу: с севера — Каспийским, с запада — Средиземным, с юга — Аравийским и Персидским заливом, а на востоке — страна таинственных и жестоких северных народов Гога и Магога.

Древний Иерусалим стоял на многочисленных холмах; теперь же город, возведенный на месте развалин, расположен на плоскогорье. Нибур определил координаты — 31°47′ северной широты, — ведь дотоле они были неизвестны в Европе. С юга к городу подступает гора Сион. На северо-востоке высится Масличная гора, называемая еще горой Олив или Елеонской; она отделена от Иерусалима Иосафатовой долиной (или долиной Кедрон), где пролегает высохшее русло реки Кедрон, некогда впадавшей в Мертвое море.

Облик города показался Нибуру поначалу типично мусульманским. С XVI века Иерусалим обнесен зубчатой крепостной стеной с башнями по углам, и Нибур насчитал в ней семь ворот: Вифлеемские (или Яффские), Дамасские, ворота Ирода, ворота Стефана, Золотые, Навозные, через которые из города выносятся нечистоты, и Сионские. Нужно добавить, что и до и после Нибура некоторым воротам давали другие названия, иные закладывали вовсе. Менялся и облик всего города, так что русские паломники и путешественники, посетившие Иерусалим в XIX веке и описавшие его, увидели город совсем другим. Пусть эти «разночтения» не удивляют вас, дорогой читатель.

В самом городе — крепость XIV века, окруженная широким сухим рвом. Улицы и переулки изломаны, возникают слева и справа под разными углами, то поднимаются вверх, то спускаются вниз. Дома квадратные, из тесаного камня, с плоскими крышами и глухими стенами. Нибур, хотя и не отличался особой религиозностью, даже обиделся за верующих: идут они сюда за тридевять земель с надеждой узреть священную благодать, а попадают на узкие, грязные улицы, ограниченные равнодушными, безликими плоскостями стен.

Нибур сразу же отправился в монастырь к францисканцам, с неожиданной благосклонностью обещавшим ему покровительство. Здесь он и поселился на все время пребывания в Иерусалиме.

Францисканский монастырь был в городе самым крупным и богатым. Его настоятель, носивший титул «реверендиссимус» («преподобнейший»), считался религиозным главой христианского Иерусалима. Он утверждался на три года и обязательно должен был быть итальянцем. Викарий при нем должен был непременно быть французом, а прокуратор — испанцем. Монахи же могли быть любой национальности. Нибур пригляделся к ним — самые разные люди, есть и прекрасно образованные, и совсем невежественные.

Францисканцы пригласили гостя на мессу. Нибур растерялся: ему не хотелось обижать отказом гостеприимных хозяев, но ведь он — протестант! Но тут ему пришла в голову здравая мысль: «В конце концов протестант и в католической церкви может возблагодарить господа за его милости». Он принял приглашение и не раскаялся в этом. Сколько времени он не слышал настоящей музыки! Среди музыкантов оказалось немало немцев. В монастырской церкви был великолепный орган, торжественно звучал хор, расположившийся почти под самым куполом.

Для осмотра города и его достопримечательностей настоятель дал Нибуру и приехавшим вместе с ним монахам проводника, хорошо знавшего современный город и его историю.

Прежде всего Нибур попытался выяснить для себя вопрос, кто же сейчас живет в городе. Оказалось, что основное население Иерусалима — палестинские арабы-мусульмане. Им принадлежит восточная часть города. Остальные жители строго распределены по кварталам: северо-западная часть с храмом Воскресения, «Гробом господним» и Голгофой, естественно, считается священной землей христиан; кроме того, христиане (армяне) живут и в юго-западной части города — на холме Офсел, где расположен монастырь святого Иакова; евреи населяют квартал между горами Сион и Мориа.

«Интересно, — подумал Нибур, — если бы Иерусалим принадлежал христианам и иудеям, разрешили бы они мусульманам спокойно жить и хозяйничать здесь? А мусульмане разрешают и даже стараются им помочь». Мусульмане оставили в неприкосновенности большинство христианских достопримечательностей города, включая «Гроб господень», сохранили церкви и часовни, а в дни больших праздничных служб, когда тысячи паломников устремляются ко «Гробу господню» в храм Воскресения[16], именно турецкие янычары устанавливают здесь спокойствие и порядок, дабы благочестивые христиане не передавили друг друга. Правда, когда монахи, принадлежащие к разным, иногда враждующим орденам, затевают в священных местах и даже у «Гроба господня» потасовки, янычары бесцеремонно распахивают двери и плетьми приводят разбушевавшихся клириков в чувство.