Слепая бабочка

– Дом там есть, понял, дурень? Дом. А в доме стена, как раз позади Птичьего фонтана. Там напротив пустырь и бурьян выше пояса.

– А в бурьяне кто-то воет? – спросила Арлетта.

– Да не воет там никто. Там вообще тихо. Вы будете слушать или нет?

Слушать все согласились и даже обещали больше не встревать.

– Так вот, – провозгласил Лапоть, впился зубами в колбаску, с трудом проглотил горячее и продолжил врать, – стена, значит. И вот если пойти и на этой стене желание написать, то всё.

– Что всё? Все умрут? – фыркнула Арлетта.

– Не-а, – замотал головой Лапоть, – помереть у нас в Норах и так нетрудно, без колдовства. Тут другое, – помедлил, поглядел на всех и прошептал: – Желание исполнится.

– Любое?

– Не, не любое. Вот Каплюха однажды написал: «Сдохните, твари!»

– Это он про кого?

– Да про всех. Про Корягу, про Аспида, про тебя, Малёк, про этих, которые наверху живут, в три горла жрут, в тёплых постелях спят, а мы тут совсем пропадаем.

– И чего? – обеспокоился Малёк.

– Никто не сдох.

– Так может, всё ерунда? – спросил Эжен.

– Не-ет. У других сбывается. Вот, Фирка-Плакса написала – хочу, мол, замуж.

– Хы! – скривился Малёк.

– И как, вышла? – заинтересовалась Арлетта. Почему-то девчонки, что сестра Эжена, что канатная плясунья, всегда этим интересуются. Кто вышел, как вышел, да за кого, и на чём ехали в церковь, и какое платье… И так далее без конца.

– Ага. Ещё как вышла, – радостно подтвердил Лапоть, – не за князя, конечно. В Слободке мужик живёт. Правда, вдовец, двое детей у него, но она и этому рада. Куда лучше, чем судомойкой в «Галере».

– А ты писал что-нибудь? – спросила Арлетта.

– Не…

– А что так? Если действует…

– Хорошо действует, только я писать не умею.

– А ты, Малёк?

– Хы!

Ну, конечно, для настоящих пацанов «перо» – это нож, а про буквы они думают, что их для красоты на вывесках малюют.

– А если б умели, что бы написали?

– Хлебушка бы, – нежно улыбаясь, поведал Лапоть, – так, чтоб наесться от пуза. А ты, Малёк?

– Хы. Арлетта знает.

– Обломаешься, – отрезала Арлетта, – а ты, Черныш?

И растолковала подробней по-иберийски.

Черныш, притулившийся к Арлетте с левой стороны и ревниво косившийся на Леля, который притулился с правой, поднял свои чёрные очи:

– Домой.

– Да кто у тебя дома-то? – фыркнул Лапоть. – Мёдом, что ли, там намазано? Таким, как мы, везде одинаково.

– Мьёдом нет. Тьепло. Морье. Говорить поньятно.

Домой. Вот Эжен дома, а что толку. Холодно, голодно, страшно. Но и назад в столицу он тоже не хотел. Не было там ничего хорошего. Только господин Ивар. Но его больше нет. Бросил их и исчез неизвестно куда. А ещё Лель, которого давно официально похоронили, для которого единственная защита он, Эжен, да слепая плясунья.

Правда, что ли, пойти на стене написать. Мол, спасите, помогите, наследник престола в нищете пропадает, из одного котла с ворами и побирушками кашу ест.

– Хочу в сон, к Птице, – сказал наследник престола, но на это внимания не обратили. Знали, что малявка Лёлька со странностями.

– Вообще-то, – поскрёб голову Малёк, – в этом Колокольном и вправду нечисто. Я тогда совсем малой был, на месте Черныша сидел и такое видел… Пришёл туда один. То есть он не один пришёл, а с девкой. А потом и другие подвалили. Ну, сначала целовались-обнимались, а потом этот как встанет, как запоёт!

– Запоёт? – почему-то встревожилась Арлетта.

– Ага. Запел, и тут такое началось… Дождь, гроза! Из фонтана вода ручьём, а из земли цветы попёрли. Прям как живые. Во. И до сих пор цветут. С весны и до поздней осени. И фонтан бьёт как ни в чём не бывало. А ведь его не чинил никто. На Ратушной площади фонтан два года чинили, и то бесперечь ломается. А Птичий фонтан бьёт.

– А этот, который пел, он какой был? – почему-то смутившись, спросила Арлетта.

– Ну такой… Каланча здоровенная… Волосом вроде белый. Из речных ватажников, должно быть.

– Почему?

– Ну… – Малёк приосанился, довольный, что Арлетта снизошла до длинной беседы, – куртка у него такая была… А ещё это… Коса до пояса. Городские с косами не ходят. И шрам… Точно, шрам на груди, будто его палашом рубанули. Он, ясное дело, в рубашке был, но ворот распахнут.

– Шрам. Ага.

Эжен не понимал, что творится. Стальная Арлетта мялась, краснела, теребила свою неизменную косичку с бусинками.

– Слышь, Малёк, ты же часто в порту трёшься?

– Ну.

– Одного человека найти хочу. Из этих, из ночных братьев. Только не здешних. Дела у него такие, что ему за море уплыть надо. Так что в порт он придёт, не минует.

– Ага, – понимающе кивнул Малёк. Бывают у серьёзных людей такие дела, когда только и остаётся, что на корабль да за море.

– Посматривай там, вдруг увидишь.

– А кого искать-то? Погоняло у него какое?

Тут Арлетта надолго замолчала, а потом выдала печальным голосом:

– Я не знаю.

– Хм. Не сказал. Не дурак, значит. Ладно, а глядится как?

– Не знаю я.

– В маске, что ли был?

– Вроде того.

– Так чего вообще ты про него знаешь?

– Высокий.

– Ага. Например, Аспид у нас высокий.

– А ещё шрам у него. Одного уха почти нет.

– Хы. Значит, не Аспид. У него обоих нету. Да тут в порту и в Норах, считай, каждый второй…