Слепая бабочка

Глава 11

Недолгие липовецкие морозы миновали, как не было. Снова началась маета с мокрым снегом, который никак не мог решить, снег он или дождь. Вот только небо в просветах туч уже было другим, радостно голубым, весенним.

На Масленой неделе в Доме с Голубями завелась Мышильда. Завёл её сам Эжен. В эти развесёлые дни работали с утра до поздней ночи. Немало помогал Черныш, распевая иберийские баллаты. Под них Арлетта плясала особенно ловко. Фиделио делал штуки, Эжен зазывал публику, денежки сыпались непрерывным ручейком, но Арлетта растолковала, что радоваться нечему. Наступает пост, и никакой работы целый месяц не будет, разве что тайком, по трактирам, или в частный дом когда-никогда позовут развеять постную скуку, поскольку публичные позорища, всякие там театры-балаганы запрещены. Так что Эжен орал до потери голоса, честно снося и голод, и усталость, и боль в мокрых до скрипа ногах.

На минутку отбежал по нужде в проулочек за развесёлым трактиром. Воспитанным юношам из благородных семейств такое делать не полагается, так ведь и ломаться с фиглярами на площади не полагается тоже, и кров делить с нищими, и пищу с ворами. В общем, о своём возвышенном воспитании Эжен решил пока позабыть. Только оправился, как где-то громко хлопнула дверь, и сейчас же на Эжена налетело нечто, которое, когда удалось это от себя отодвинуть, оказалось девчонкой, простоволосой, с тощенькой деревенской косицей, зарёванной и запыхавшейся. Губы дрожат, и вообще вся трясётся, как мышь под метлой.

– Хы! – выдохнул Эжен. – Пёсья кровь!

Снова хлопнула дверь, и кто-то, смачно ругаясь, затопал за поворотом. Прежде чем из-за угла вывалился свекольно-красный мужик в наспех наброшенном полушубке, Эжен, ведомый неким вдохновением, нахлобучил на девчонку свой пышный парик, набросил красный плащ, скрывший застиранный сарафан и передник, развернул лицом к стене и сам стал рядом. Мол, мы сюда за делом пришли, а прочее нас не касается. Мужик пронёсся мимо и вылетел на площадь, а Эжен живо рванул в противоположную сторону и кружным путём привёл девчонку к Арлетте. Закутанная в полушубок плясунья отдыхала, сидя на рассохшейся бочке, с которой Эжен обычно зазывал толпу. Усталые ноги, обутые в валенки прямо поверх танцевальных туфель, закинула повыше, уперев в борт удачно остановившейся телеги. Черныш куда-то смылся, хотя Эжен строго-настрого велел ему не оставлять канатную плясунью одну.

– Что опять? – сразу спросила она. Вот ведь, не видит, а всё слышит. И всё время ждёт беды.

– Во, – сказал Эжен, который не очень понимал, что делать дальше, а девчонка, наконец, отдышалась и заревела в голос. Арлетта, постанывая, слезла с бочки, отвела плаксу в сторонку, долго что-то выспрашивала, в сердцах обозвала кого-то козлом, и Мышильда осталась. Сначала спрятали её под бочку, потому что работу из-за пустяков бросать не следует, а вечером забрали в Дом с Голубями. Была она из какой-то дальней деревни, тихая, пугливая, из дома выходить боялась, Малька, Лаптя и Эжена боялась тоже, но зато умела готовить и вообще делать всю работу по дому, а ещё очень полюбила сидеть на чердаке, любоваться на сестрины платья или копаться в старых тряпках. Мышь настоящая, оттого и Мышильда.

– Как-нибудь прокормим, – говорила Арлетта.

– Всю босоту не прокормите, – насмехался Малёк.

– Всю не прокормим, – соглашалась Арлетта, но Мышильду не прогоняла.

Отшумела Масленая неделя. Дня три все только и делали, что отдыхали. Топили очаг остатками курятника, потому что за углем идти было лень, что-то жевали, валялись на кровати. Эжен даже разговаривать не хотел. Потом пришёл Малёк и позвал Арлетту развлекать публику в «Гнездо чайки». Кабак этот находился в порту, и слава у него была нехорошая. Зато и правил божеских и человеческих там никто не соблюдал, а уж распоряжений городского старшины тем более.

Эжен воспротивился было, но Арлетта обрадовалась. Всё надеялась встретить в порту этого своего, которого ждала всю зиму. Взяла с собой собаку и обе заточенные укороченные спицы, да и Малёк обещал глаз не спускать.

Эжен проводил её до бульвара и вдруг вспомнил, что давно не был у собора. Пока шла Масленица, то и дело заглядывал, а тут целых три дня пропустил. Конечно, времени прошло много, и письмо его, скорее всего, сгинуло на дне красивого ящика, но надо же на что-то надеяться. Без надежды хоть сразу в Либаву головой.