Слепая бабочка

Эжен свернул к торгу. Городской старшина хлеб ел не даром. Праздничный мусор убрали. На торгу было чисто и скучно. Яблоки мочёные, рыба вяленая, капуста квашеная. В гостеприимно открытой лавке дорогие южные фрукты, духовитые и яркие. Наверное, какой-то корабль уже поднялся с юга. Весна идёт. Эжен миновал торг, выскочил на пустую Соборную площадь. Кончалась служба, которая на этой неделе полагалась каждый день. Из храма потянулся народ, на ступенях оживились нищие, которых сегодня почему-то было особенно много. Эжен привычным взглядом окинул толпу и вдруг споткнулся так, что шапка съехала на самый нос. На верхней ступеньке стоял королевский кавалер Карлус фюр Лехтенберг. Эжен поправил шапку, зажмурился, открыл глаза. Стоит. Королевский кавалер как он есть, в тёмном плаще, в тёплом кафтане с опушкой из седой лисы, в модной треугольной шляпе. Стоит, опирается на тросточку.

Всё! Всё кончилось! Впереди сытный обед, покои во дворце наместника, яркий огонь в очаге, лёгкое тёплое одеяло и упоительно чистые простыни. Эжен перевёл дух. Ноги почему-то подкашивались, не шли. Он вцепился обеими руками в шапку, ну, надо же держаться хоть за что-нибудь, дёрнулся вперёд и натолкнулся на холодный, совершенно равнодушный взгляд кавалера. «Не знаю тебя, – говорил этот взгляд, – в жизни тебя не видел». Карлус поднял руку в светлой перчатке, поправляя шляпу, и сделал короткий жест, лёгкое движение, означавшее «пошёл вон!». Таким небрежным жестом отсылают надоевших слуг.

И Эжен подчинился, не успев обдумать, что происходит. Снова надвинул треух на самый нос и, не оглядываясь, пошёл через площадь, прочь от собора, от кавалера, от последней надежды на спасение. Нырнул в знакомую хлебную лавку, нащупал в кармане грошик и сейчас же потратил его на ржаную лепёшку. Поедая её и усиленно делая вид, что ничто, кроме лепёшки, его не интересует, прижался носом к тускловатому окну, выходящему на площадь. Точно, нищих на ступенях намного больше и иные… в рванье одеты, но… плечи широкие, затылки крепкие, спины ровные. Кавалер стоит прямо, тросточкой покачивает, на них не глядит, но чуется в его фигуре что-то. Будто в тенёта попал.

Эжен, прикрываясь толстой бабой с большой кошёлкой, выскользнул из лавки и кружным, дальним, запутанным путём полетел домой. На задний двор проник даже не через проулок, а нырнул через забор. Прислушался – всё тихо. Рывком открыл дверь. Потухший очаг, разгромленная постель, рисунки Леля по всему столу, и никого. На чердак, что ли, забрались?

– Лель! Мышильда!

Эхо прошлось по пустому дому. На чердаке тоже никого не оказалось. Эжен с минуту пялился на влажные городские крыши в светлых пятнах предвесеннего солнца и лёгких тенях облаков, а потом скатился вниз, вылетел во двор. Что делать? Куда бежать? В порт… Найти Арлетту… она придумает… Она… Что может Арлетта, если даже королевский кавалер не справился, Эжен додумать не успел. Выскочил на Цыплячью улицу и нос к носу столкнулся с Лелем и Чернышом. Топали по зеленоватым булыжникам, весело держась за руки. Сзади уныло маячила Мышильда.

Эжен, ни слова не говоря, схватил их за шиворот и потащил домой.

Голос к нему вернулся только во дворе.

– Где вы были?!!

– Мы написать, – радостно сказал Лель, – теперь всё быть хорошо.

– Что хорошо?!

– Они не умеют, – солидно объяснил совершенно счастливый Лель, – я написать.

– Что написать?

Лелю пытались растолковать, что он должен говорить всё в женском роде, он ничего не понял, запутался и теперь выражался неопределённо.

– На стене. Краска всё, но я написать.

Мышильда, глядя жалобно, протянула Эжену пустую баночку из-под чёрной краски.

– Я написать: «Птица, найди меня!» – гордо доложил Лель.

– Уф, – выдохнул Эжен, – молодец. Теперь точно всё будет хорошо. – И быстро загнал всю компанию в дом, запер дверь, запретил орать и зажигать огонь, чтоб дым не увидели с улицы, и стал ждать Арлетту.

Арлетта явилась в темноте, в компании верного Малька. Никто ничего плохого ей не сделал и даже удалось немного заработать. Правда, Малёк рассказал, что припёрся Аспид, но на девчонку не пялился, по своим делам приходил. Вникать в дела Аспида никому не хотелось. Вместо этого Эжен утащил Арлетту на чердак и там поведал ей про письмо и королевского кавалера.

– Уходим, – решила плясунья, – прямо сейчас. Если они узнали твой почерк, то должны догадаться, где ты можешь прятаться.

– Я печатными писал. И не писал, а рисовал. Кисточкой.

– Всё равно. Они проверят этот дом. Странно, что до сих пор ещё не проверили.

– Ждут, что я сам приду?

– Уходим. Малёк поможет.

– В Норы? – ужаснулся Эжен.

– В Норы. А потом на корабль и ходу отсюда. Я скопила немного. Поплывёте в трюме, на это хватит.

– А ты?

– А я потом. Меня убивать никто не собирается.

Призванный на совет Малёк в Норы лезть не советовал. Арлетта наврала ему с лицом столь честным, что даже Коряга поверил бы. Мол, работала с кромешниками на фряжской границе, узнала слишком много, хотели убить, сбежала, а теперь Эжен вроде бы видел их в городе.