Когда Лиам получил интраокулярные линзы, он хотел переопределить себя и стать полноценным зрячим человеком: он сложил свою трость, убрал ее в рюкзак и пользовался преимущественно зрением. Он неплохо справлялся, когда бывал только в знакомых местах рядом со школой и домом, а затем – когда он работал после наступления темноты и его не беспокоило солнце. Однако одним дождливым вечером в мае 2015 года он очень неудачно упал с велосипеда, и с тех пор он катается не так часто, особенно по оживленным улицам. Со временем он понял, что ему комфортнее всего передвигаться при помощи и зрения, и трости одновременно. Его зрение позволяет ему определить, что впереди его ждет лестница, и он может перепроверить это с помощью трости.
Лиаму было непросто принять решение использовать и зрение, и трость, ведь окружающие считали, что острота его зрения должна была позволять ему ходить без трости. С юридической точки зрения «низкое зрение» определяется в пределах между 6/21 и 6/60 на наиболее хорошо видящем глазу после коррекции, тогда как у Лиама острота зрения обычно составляла примерно 6/18. Однако остроту зрения оценивают во врачебном кабинете при равномерном освещении, когда человек сидит на одном месте и читает неподвижную таблицу с буквами: смотреть и видеть на залитой солнцем городской улице, полной ярких пятен света и густых теней, где во все стороны снуют люди, а рядом несутся машины, – это совсем другое дело. Лиам понял, что острота зрения, определяемая по самой мелкой строчке, которую он может прочитать на таблице с заданного расстояния, не позволяет оценить прочие жизненно важные навыки обработки зрительной информации, особенно навыки ее усвоения и понимания. Люди, которые потеряли зрение уже взрослыми, обнаруживают себя совсем в другой ситуации. Они могут эффективно использовать остатки своего зрения благодаря уже наработанным зрительным навыкам, но они должны впервые в жизни осваивать навыки слепых людей. Лиам же, напротив, владеет обширным опытом работы с тростью и чтения по системе Брайля, но не очень быстро обрабатывает зрительную информацию.
Когда Лиам после окончания колледжа переехал в Сент-Луис, он присоединился к спортивной команде для людей с нарушениями зрения и вступил в Национальную организацию по альбинизму и гипопигментации. В этих двух сообществах он узнал о существовании биоптических очков – небольшого устройства, которое устанавливается поверх обычных очков и позволяет увеличивать изображение в несколько раз – от двух до шести. Он также обратился в Реабилитационный сервис Миссури для слепых, где получил биоптические очки и освежил свои навыки работы с тростью. Он использовал биоптические очки на работе для чтения текста на экране компьютера, а также для чтения меню, вывешенного на стенах ресторанов. Тонированные контактные линзы помогали ему легче переносить яркое солнце, но если даже в них свет мешал ему читать текст на экране телефона, он переходил на брайлевский дисплей. Зохра тоже научилась использовать все свои способности, опираясь для понимания речи и на слух, и на чтение по губам. Пусть Лиам и Зохра обладают не такими сенсорными возможностями, как другие люди, они все равно, как и все мы, подстраивают свои перцептивные навыки под ту жизнь, которую они хотят вести.
Лиаму было всего пятнадцать лет, когда он получил интраокулярные линзы, а Зохре было двенадцать, когда ей установили кохлеарный имплантат. В этом возрасте мозг человека еще продолжает созревать[243]
. Этот вывод основан отчасти на наблюдении общих структурных перемен, которые происходят в мозге с течением жизни. Когда мы взрослеем, в нашем мозге формируются нейронные связи между удаленными друг от друга нейронными контурами. Аксоны, соединяющие эти контуры друг с другом, должны быстро проводить нервные импульсы, в чем им помогает богатая липидами миелиновая оболочка. Процесс миелинизации нейронов начинается еще в утробе матери и завершается только к раннему взрослому возрасту, а в некоторых зонах мозга – например, во фронтальной коре – развитие может завершиться только через сорок лет жизни или даже позднее. Таким образом, Лиам и Зохра обрели новую систему восприятия, когда их мозг еще не развился в полной мере, и поэтому, возможно, им было проще перестроить нейронные контуры мозга.