Слепой гость

Зевая и потягиваясь, я поднял голову с мешка. Дверь была распахнута настежь, и проснувшиеся быки через порог просовывали в чайхану свои черные морды. Но никто не вошел и не вышел из чайханы, пока я дремал. Две женщины, закутанные в шали, пожилой человек с четками да двое крестьян, — все те же люди сидели за столом. Не спеша, отхлебывая из стакана горячий чай, один из крестьян обернулся ко мне. Я видел незнакомое лицо, длинные усы, какие носят горцы, и глаза белесые и сонные. Равнодушно он смотрел на меня, и так же равнодушно я отвернулся к его соседу, курившему трубку, и когда трубка разгорелась, увидел свежую ссадину, рассекавшую его лоб.

Не знаю, как у меня хватило выдержки не кинуться ничком на скамью и не закричать. В длинноусом крестьянине со свежей ссадиной на лбу я узнал Шварке! Второй был Мамед.

И уже около часа мы сидели с ними за одним столом!

— Но персы, — говорил неторопливо студент, — не ушли. Они перенесли лагерь к самому подножию крепости и решили взять хитроумного хана правильной осадой.

Я поднялся из-за стола. Когда за моей спиной стакан стукнул о блюдце, я думал, что у меня выскочит сердце. С порога чайханы в сизых утренних сумерках теперь я видел людей, спавших, на коврах, разостланных у края дороги. Их было пять-шесть человек, мужчин и женщин, — одна семья, спускавшаяся на равнину с кочевий, и только у одного из мужчин на ковре лежала охотничья двустволка.

— Они думали, что голод и жажда, — доносилось из чайханы, — заставят хана выйти из крепости. Но они не знали того, что...

Петух, привязанный за ногу к арбе, встал, отряхнул перья и заорал, задрав голову к последним звездам.

Ночь кончилась.

Пар повалил из дверей чайханы. Это чайханщик заливал водой очаг, готовясь проводить своих гостей, как полагается, на рассвете.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Разломанная крыша. — Погоня. — Мустаджа, кандидат исторических наук, досказывает Мамеду и Шварке одну подробность о старой ханской крепости, которую он опустил в своем рассказе.

Молодой человек еще продолжал свой рассказ, но гости уже собирались в дорогу. Мой сосед засунул четки в мешок, и длинноусый крестьянин выколотил о стол свою трубку. А я сидел на скамье. Я опять сидел на скамье и притворялся спящим, потому что ничего другого мне не оставалось делать.

Я бросался от одной мысли к другой, и все они были нелепы. Разбудить кочевника с охотничьей двустволкой? Но что он поймет спросонья? Украсть самому ружье? Но даже если овчарки будут в это время спать, что я могу сделать, тринадцатилетний мальчик, с двумя бандитами, каждый из которых пристрелит меня раньше, чем я успею хоть слово пикнуть?

Все, что здесь произошло, произошло так внезапно, что до сих пор мне трудно рассказывать об этом по порядку. Кажется, за стеной чайханы заплакал ребенок, и женский голос сердито крикнул, чтобы напоили быков. Кочевники уже собирались в дорогу. Нужно было что-то делать немедленно, — может быть, просто закричать: «Хватайте этих людей» — и я вскочил и открыл глаза. И первое, что я увидел — это человека в дверях чайханы, державшего винтовку навскидку, и рядом с ним Бостана, который указывал пальцем в угол.

Было очень тихо. Шварке стоял, всем телом навалившись на стол, а Мамед медленно поднимал руки к потолку.

А затем лампа со звоном обрушилась на стол и погасла, и при вспышке выстрела я увидел чьи-то ноги, взметнувшиеся на воздух перед моим лицом, и вспышки ответных выстрелов, три подряд, и когда выстрелы вдруг оборвались — снова пустой четырехугольник дверей и в потолке, в раскиданном тростниковом настиле, совсем уже утреннее небо.

Я понял одно: Мамед и Шварке бежали — и с криком выскочил из чайханы. Мимо меня на неоседланном коне промчался милиционер, причем я разглядел только то, что он бос и крест-накрест перепоясан патронными лентами; метались овцы, и кочевник с двустволкой в руках стоял на дороге, свистом созывая бесновавшихся вокруг него псов. Я не удивился, каким образом Бостан, все время сидевший рядом со мной в чайхане, вдруг оказался на дороге с кочевниками и откуда здесь, в безлюдных горных лесах, появился этот странный милиционер, босой и с патронными лентами. Я тряс Бостана за плечо и требовал, чтобы он сказал мне одно: куда бежали те двое?

— Убирайся к черту! — крикнул он мне, отошел и лег ничком на землю. Конечно, не стоило спрашивать, куда они бежали. Густые заросли орешника вплотную подступали к чайхане. Над зарослями поднимался каменистый горный скат, замыкавшийся вдалеке почти отвесным обрывом, посредине которого, на одиноко выступающей скале, стояла ханская крепость.