Слепой. Тропою белого дьявола

– Это снова я, – сказал он в трубку с той подчеркнутой, преувеличенно мягкой восточной вежливостью, за которой человеку, наделенному хотя бы маломальским чутьем, чудится свист вылетающего из ножен кривого клинка и шипение готовой к броску королевской кобры. – Мы давно на месте, уважаемый, а ваших людей до сих пор нет. Нет, уважаемый, – слегка возвысив голос, возразил он на какую-то фразу своего собеседника, – я не перепутал место. И, в отличие от ваших людей, время не перепутал тоже. Что? Какие пробки?! Неужели, отправляясь на такую важную встречу, нельзя было позаботиться о небольшом запасе времени? Или эта встреча для вас не так важна, как для меня? О, я понимаю! Вы-то уже получили все, что вам причиталось, а наши интересы вас не касаются, верно?

Некоторое время он прислушивался к голосу в трубке, нервно расхаживая по песку среди мелких луж и редких стеблей полыни, и дым сигареты рваным, исчезающим шлейфом вился над его плечом.

– Я уже не в первый раз слышу эту нелепую историю о якобы задержанном вагоне, – резко бросил он в трубку. – Вы не ослышались, именно нелепую! Не хотелось бы напоминать вам о положении, которое вы занимаете. При вашей должности, уважаемый, ссылаться на подобные обстоятельства вот именно нелепо. Вы бы еще пожаловались мне на участкового милиционера! Ах, вы рискуете? А я, по-вашему, не рискую, когда торчу здесь, ожидая неизвестно чего? Да, я обсуждаю это по телефону, потому что ваших людей все еще нет, а я больше не намерен ждать! Учтите, уважаемый, избранная вами линия поведения кажется мне не самой разумной. Возможно множество неприятных последствий… очень неприятных последствий! Что? Да, вы не ошиблись, это именно ультиматум. Напрасно вы считаете себя неуязвимым, это вовсе не так. Предупреждаю: если ваши люди не появятся здесь в течение десяти минут, я буду вынужден принять самые жесткие меры… Что? Что значит «давно на месте»?

Неожиданно все поняв, он уронил руку с телефоном и поднял голову. Над краем обрыва, который только что был пустым, одна за другой, как из-под земли, начали появляться темные, будто вырезанные из картона, фигуры. Лисица ибн Зейд разжал пальцы, и продолжающий бормотать и квакать телефон шлепнулся в грязь. Рука араба метнулась под полу куртки и выхватила большой, сверкающий, богато отделанный пистолет – единственную по-настоящему дорогую вещь, которой владел потомок обедневшего шейха Дауд ибн Зейд.

На дне карьера одинокая фигура была видна как на ладони. Его жест не остался незамеченным: люди в машинах правильно истолковали его и полезли наружу, передергивая затворы. Тем, кто стоял на обрыве, тоже не надо было ничего объяснять: где-то там, наверху, коротко и сухо щелкнула снайперская винтовка, и Дауд ибн Зейд упал навзничь с простреленным сердцем. Темно-карие глаза с упреком уставились в низкое небо, и привычное лисье выражение покинуло их навсегда.

Кто-то из бойцов, предоставленных в распоряжение ибн Зейда местной чеченской диаспорой, выстрелил по краю обрыва. В ответ гулко ударил пулемет, цепочка грязевых фонтанчиков пробежалась вдоль шеренги чеченцев, забрызгав их одежду и лица мокрым песком. Выразиться яснее было просто невозможно; лишившись командира, бойцы не стали геройствовать, и их стволы один за другим полетели в грязь. К небу поднялся негустой лес рук; казалось, все было кончено.

Однако те, кто окружил карьер, так не считали. Пулемет снова ударил длинной очередью, уже не пугая, не под ноги, а в самую гущу стоящих с поднятыми руками людей. К нему присоединились автоматы. Огонь велся со всех сторон, чеченцы валились друг на друга, как снопы. Кто-то еще жил – метался, юлил, согнувшись в три погибели, среди хлещущих по песку и трупам пуль и взлетающих повсюду грязных брызг, прикрывая голову руками; кто-то прыгнул за руль одной из машин, и та сейчас же превратилась в разваливающийся на куски шар дымного пламени, уничтоженная метким выстрелом из гранатомета.

Через минуту расстрел был закончен, однако стоявшие на краю обрыва фигуры в пестром армейском камуфляже и трикотажных масках не спешили уходить. Откуда-то донеслось деловитое тарахтенье дизельного движка, и вскоре в карьер осторожно, с лязганьем переваливаясь на неровностях подъездной дороги, спустился колесный трактор, оборудованный ковшом и ножом, как у бульдозера. За рулем трактора виднелась еще одна фигура в пятнистом камуфляже, бронежилете и маске. Вслед за ним на дно карьера скатился темно-синий «лендровер»; Змей выбрался наружу в своем неизменном кожаном плаще нараспашку и что-то прокричал трактористу, делая размашистые жесты руками. Тракторист кивнул; гидравлические лапы опустились, глубоко уйдя в сырой песок, стальная рука судорожными рывками поднялась в воздух, и зубья ковша вонзились в рыхлую почву. Змей закурил, коротко переговорил с кем-то по телефону и, отойдя в сторонку, стал наблюдать за тем, как экскаваторщик копает братскую могилу.

* * *