Слепой. Тропою белого дьявола

Нужно было застрелить не водителя «лендровера», а его женщину. Застрелить прямо у него на глазах, чтобы он видел убийцу и понял, почему, по чьей вине это происходит. Тогда, быть может, и он почувствует боль, примерит на себя исполосованную незаживающими рубцами шкуру тележечника Ахмета. А после этого все будет в руках всемогущего Аллаха. Один из них обязательно умрет, и Ахмет вдруг понял еще одно: ему неважно, кто это будет. Если он заставит человека в кожаном плаще страдать, это будет означать победу, независимо от того, умрет он или останется в живых. Это будет настоящая месть, а не ее жалкий суррогат!

Высокие двери открывались и закрывались, выпуская из своей прямоугольной черной пасти привычно сутулящихся, закутанных в тяжелую темную одежду, торопливо шагающих по мокрому тротуару людей. Людской поток густел на глазах, и Ахмет понял, что рабочий день подошел к концу. Вынув из кармана куртки глушитель, он попытался надеть его на ствол. Руки тряслись, и это было скверно. Еще хуже оказалось то, что самодельный глушитель никак не хотел становиться на место. Ахмет заподозрил, что на рынке его попросту обманули, но тут же перестал об этом думать: обманули так обманули, что ж теперь поделаешь? Главное, чтобы пистолет выстрелил…

Он разжал руку, и увесистая металлическая трубка глушителя глухо стукнулась об пол кабины у него под ногами. Ахмет сейчас же забыл о ней, сосредоточив свое внимание на том, что происходило снаружи.

На улице смеркалось, вдоль дороги зажглись фонари. Напрягая зрение, афганец высматривал в толпе ту, кого дожидался водитель «лендровера». Людской поток начал редеть, а человек в кожаном плаще по-прежнему спокойно стоял в сторонке, держа под мышкой букет и попыхивая сигаретой. Наконец, когда на тротуаре уже почти никого не осталось, а Ахмет начал терять остатки терпения, на крыльце показалась стройная женщина в темном плаще.

Ахмет разочарованно вздохнул. Он уже видел эту женщину. Они с водителем «лендровера» не были мужем и женой, не жили вместе в грехе, как это принято у неверных, и даже не встречались – по крайней мере, Ахмет этого не видел. Водитель «лендровера» за ней следил – иногда сам, иногда через своих подручных, – а теперь вот решил встретиться и почему-то прихватил на эту встречу цветы. А может быть, Ахмет все-таки не ошибся? Что, если это такая манера ухаживания? Сначала выследить, узнать о любимом человеке, его пристрастиях и привычках все, что возможно, и только потом открыться, рассказать о своих чувствах… Что ж, для такой хитрой, хладнокровной и кровожадной рептилии, как человек в кожаном плаще, такой странный, извращенный путь к сердцу женщины вполне мог показаться приемлемым и даже единственно возможным…

Ахмет большим пальцем взвел курок пистолета и левой рукой повернул дверную ручку. Замок негромко щелкнул, дверца слегка подалась под рукой, но Ахмет не стал открывать ее раньше времени. Мужчина и женщина шли по тротуару ему навстречу, приближаясь к оставленной у бордюра машине, и было неразумно показываться им на глаза, пока они находились слишком далеко для верного, почти в упор, выстрела.

Они шли, довольно оживленно о чем-то разговаривая и даже улыбаясь друг другу. Мужчина придерживал женщину под локоть, и она против этого не возражала. Все-таки они были знакомы, а слежка и отсутствие встреч в последние дни могли объясняться чем угодно. Они могли просто-напросто поссориться, а потом помириться, вот и все.

«Тем лучше, – подумал Ахмет. – Первые минуты примирения после затянувшейся ссоры бывают слаще меда, и смерть, грубо разрушившая очарование этих счастливых минут, кажется особенно страшной и несправедливой». Ахмету вряд ли удалось бы придумать способ ударить побольнее, даже если бы он его специально искал.

Двое остановились напротив «лендровера». Они опять ссорились – кажется, женщина не хотела садиться в машину, а мужчина настаивал. «Сейчас я вас помирю», – подумал афганец, опуская ногу в поношенном ботинке на грязный асфальт мостовой. Ссорящиеся не обратили на него внимания. Они говорили все резче, и мужчина уже не придерживал женщину за локоть, а крепко держал, не давая вырваться. Неожиданно он схватил ее за волосы и ткнул в лицо пистолетом, принуждая сесть в машину.

Перед глазами у бывшего тележечника словно взорвался праздничный фейерверк, но не цветной, а ослепительно-белый, мертвенно-белый, как повисшая над развалинами дома осветительная ракета. Охваченный слепой яростью, не чувствуя собственного тела, ничего не видя и не слыша вокруг, едва не угодив под проезжавшую мимо машину, Ахмет в три огромных прыжка перелетел через дорогу и с криком «Умри, негодяй, убийца женщин!» спустил курок своего старого пистолета.