Дверь спальни была приоткрыта, женщина сидела на краю просторной двуспальной кровати и читала какую-то книгу. Баба была ничего себе, симпатичная и в самом соку, и монтеру стоило немалого труда отогнать не ко времени возникшие игривые мысли. Он деликатно постучал костяшками пальцев по дверному косяку и, просунув голову в щель, стал объяснять насчет зеленой лампочки: если она горит ровно, значит, прибор питается от сети, а если моргает, то либо тока в сети нет, либо кто-то случайно нажал на выключатель и прибор работает от аккумулятора, которого, имейте в виду, хватает примерно на сутки и никак не больше…
Услышав его голос, румяный монтер на кухне отложил перфоратор, бесшумно спустился с табурета на пол и ловко вскрыл оставленную Ириной на столе трубку радиотелефона. Это было идеальное место для «жучка»: мало того, что все телефонные разговоры хозяйки будут прослушаны и записаны на пленку, так она, как все женщины, еще и будет таскать эту трубку за собой по всей квартире. Это почти то же самое, что прицепить микрофон к ее одежде…
Закончив, голубоглазый выглянул в прихожую, кашлянул в кулак и, когда его напарник обернулся на звук, кивнул, давая знать, что дело сделано. Очкастый аккуратно закруглил разговор и удалился, а Ирина снова попыталась сосредоточиться на чтении. Это удавалось ей плохо: мешало присутствие в доме посторонних людей, их шаги, голоса, стук молотков и визг перфоратора. Мысли разбредались, и их никак не удавалось собрать вместе и придать им хоть какое-то подобие порядка. Затянувшееся отсутствие Глеба, странный визит обаятельного лжеца Бориса Шестакова, спонтанно принятое решение установить эту чертову сигнализацию, румяный монтер, который то ли подмигнул ей, то ли просто пытался сморгнуть попавшую в глаз соринку, – все это и еще многое другое не давало Ирине покоя, отвлекало от чтения. Невидящий взгляд механически скользил по строчкам, а в сознании роились мысли и образы, не имевшие ничего общего с перипетиями кое-как состряпанного любовного сюжета: темно-синий «лендровер», нежданно-негаданно возникший из полной неизвестности майор ГРУ Борис Шестаков и даже внезапное, на полторы недели раньше срока, появление монтеров – во всем этом Ирине чудилась какая-то скрытая взаимосвязь, суть которой от нее пока ускользала. Уж очень неожиданно все началось, и слишком густо, одно за другим, пошли нелепые, труднообъяснимые события. И Глеб что-то давно не звонил… Некому пожаловаться, не с кем посоветоваться, разве что, дождавшись ухода монтеров, снять трубку и набрать один из оставленных Шестаковым номеров…
«Отлично, – подумала Быстрицкая, перелистывая страницу, содержание которой не оставило ни малейшего следа в ее памяти. – И что ты ему скажешь? Сказать ты ему, милочка, можешь только одно: мне одиноко, мне неуютно, я соскучилась по твердому мужскому плечу и изнервничалась до того, что мне уже в каждом углу мерещится по шпиону… Превосходно! Если вспомнить тот взгляд, которым господин майор ощупывал тебя, пока ты копалась в баре, можно предположить, что именно такого звонка он от тебя и ждет. Мужики просто обожают утешать одиноких дамочек, а женские слезы их только сильнее заводят…»
Она немного стыдилась этих мыслей, которые ей самой казались глупыми. В конце концов, Шестаков не сделал ничего, кроме того, что на его месте сделал бы любой нормальный, воспитанный мужчина, состоящий в приятельских отношениях с ее мужем. И то, что слежка померещилась ей именно в тот день, когда она должна была встретиться с Борисом, на самом деле было ничего не значащим совпадением: ведь ей именно померещилось! Если придавать таким вещам слишком большое значение, недолго и с ума сойти. Оглянуться не успеешь, как начнешь толковать сновидения и за три квартала обходить перебежавшую тебе дорогу черную кошку…
Но, сколько Ирина ни убеждала себя, что все нормально, тревога не проходила. Возможно, в этом действительно был виноват Шестаков: до сих пор Глеб всячески старался оградить жену от контактов со своими коллегами и вообще со всем, что было связано с его работой. Теперь возведенный им невидимый барьер был прорван, а Глеб находился далеко и не мог залатать брешь. Наверное, именно поэтому Ирина испытывала такое ощущение, словно переместилась из глубокого тыла на передний край, прямо на линию огня. Чувство было очень неприятное, и Быстрицкая совсем не представляла, как ей себя теперь вести, что делать и делать ли что-либо вообще.
Монтеры наконец закончили работу и покинули квартиру. Проводив их, Ирина вооружилась веником, совком и влажной тряпкой, чтобы по мере возможности ликвидировать последствия их визита. Занятая уборкой, она не видела, как монтеры вышли из подъезда и уехали на немолодой красной «девятке». Выкатившись со двора на улицу, «девятка» коротко моргнула фарами. Увидев эту вспышку, водитель припаркованного на противоположной стороне улицы грузового микроавтобуса повернул голову и через плечо сказал куда-то в глубину кузова:
– Готово.